В раю - Пауль Хейзе
Ирена, казалось, не удивилась этой торопливости. Она быстро подошла к окошку, у которого стоял Шнец, и сказала:
— Вы не шутя приглашали меня на маскарадный бал?
Он отвечал, что ему доставит большое удовольствие проводить Ирену, в особенности теперь, когда после всего, что было говорено на этот счет, в согласии принять его предложение он видит явное доказательство искренней дружбы и уважения к его особе.
— Можно будет явиться туда в домино и в маске? — спросила с растерянным и озабоченным видом Ирена.
Шнец отвечал, что на бал можно явиться только в каком-либо характерном костюме. Ирена нашла четырехдневный срок при таких условиях недостаточным. Шнец предложил, ввиду того, что она уже связывается c Boheme, явиться на бал цыганкою, и обещал доставить, через посредство своих друзей-артистов, необходимые для костюма материи. Коралловые и жемчужные ожерелья и монеты для головного убора, по его мнению, найти было нетрудно; он взялся даже указать магазины. Наряд цыганки, сказал в заключение поручик, имеет в данном случае за собою то преимущество, что придется нацепить на себя лишь несколько лоскутьев, между тем как кожу, брови и волосы можно выкрасить, а тогда Ирену так же точно нельзя будет узнать, как если б на ней была надета недозволенная на этом балу маска.
— Сам я, — прибавил Шнец, — явлюсь, как и всегда, в испанском костюме, Рыцарем печального образа или же герцогом Альбой. Для меня будет как нельзя более кстати вести под руку гитану. На этот раз я рассчитываю произвести колоссальный эффект, так как меня вообще не привыкли видеть в обществе такой прелестной дамы.
С этими словами он поцеловал ручку будущей цыганки, чуть ли не с важностью испанского гранда, и хотел было удалиться, но Ирена удержала его вопросом:
— Та девушка… придет также на бал?
— Про какую девушку вы говорите?
Она молча осмотрелась вокруг себя.
— Я все слышала, — сказала она нерешительным, дрожащим от волнения голосом. — Стены здесь в гостинице так тонки, что поневоле приходится иногда услышать чужие разговоры. Прошу вас, скажите мне откровенно, правда ли это?
— Совершенная правда. Если бы вы несколько более знали действительную жизнь и окружающую вас среду, этот случай не мог бы так вас удивить. Впрочем, на этот раз обстоятельства сложились еще довольно благоприятно. Дед сторожит теперь найденную внучку, и притом так ревностно, что, конечно, не отдаст ее родному отцу, если бы даже тот и пожелал этого. Девушка сча…
— Я знаю ее! — прервала его Ирена, краснея. — Тем не менее меня до крайности встревожила бы встреча с нею на маскараде. Причину расскажу я вам в другой раз, если только это будет вас интересовать.
Она замолчала… Видно было, что слезы готовы брызнуть у нее из глаз.
— Будьте совершенно спокойны, мадемуазель Ирена, — сказал Шнец, хватаясь за шляпу и палку, — этой девушки не будет на маскараде. Притом же Ценз стала теперь какая-то странная. С тех пор, как она живет с дедом, девушка так тщательно избегает встречи с прежними своими знакомыми, что ее никакими силами не удалось бы затащить к нам в рай. Но однако — adiós![85] — как говорят испанцы. Не унывайте. Все устроится как нельзя лучше, много лучше, чем вы предполагаете.
Ирена стояла как окаменелая. Шнец пожал ей на прощанье руку и оставил девушку одну. Едва он вышел, как она разразилась потоком горьких слез.
ГЛАВА III
Пока в квартире старого барона происходил только что описанный разговор, в другом номере отеля шла также беседа о маскараде в раю.
Розенбуш давно уже собирался посетить русскую grande-dame, покровительницу искусств, и справиться о ее здоровье. Ему хотелось выказать себя молодым человеком, который, будучи свободным художником, в то же время знаком до тонкости с законами светского приличия.
Он нашел графиню в спальне, где пахло дубленой кожей и папиросами; самовар и пустая шампанская бутылка стояли на столике у кровати, разные ноты, портфели, французские книжки и фотографии были разбросаны по стульям. Нелида, в длинном шелковом пеньюаре, с кружевным вуалем, пришпиленным к темным волосам, как у монашенок, лежала в постели. Она казалась бледнее, чем летом. Когда она с милостивою улыбкою протянула художнику белую свою руку, он должен был внутренне сознаться, что графиня умела отлично воспользоваться болезненным своим состоянием. В своем вынужденном бездействии Нелида казалась ему гораздо привлекательнее, чем в обычном ей постоянном тревожном движении!
Графиня была не одна в комнате: близ ее кровати, на стуле, который она теперь предложила Розенбушу, перед тем только сидела уже знакомая ему певица, игравшая, по-видимому, у Нелиды роль компаньонки; с приходом Розенбуша она удалилась в глубину комнаты и стала мешать уголья в камине. Против кровати, в низеньком кресле, сидела другая, более молодая особа; Розенбуш видел ее впервые, и она сразу приковала к себе его взоры. Он не знал, была ли она дама или девица. Графиня не назвала ее фамилии. Округленность форм заставляла художника предположить в ней, скорее, женщину, чем девушку; но, с другой стороны, прелестные, нежные черты лица и блестящие темно-голубые задумчивые глаза имели в себе, казалось, что-то девственное. Отрываясь по временам от работы, она так наивно и с таким простодушным удивлением смотрела гостю прямо в лицо и так мило улыбалась, выказывая при этом ряд прелестнейших белых, как жемчуг, зубов, а потом так очаровательно в смущении опускала свою головку, причем густые каштановые волосы упадали ей на лицо, что легко воспламеняющийся Розенбуш весьма охотно подсел бы к ней поближе. В настоящем случае это было немыслимо, так как графиня совершенно овладела художником, засыпала его вопросами о том, как он поживает и что поделывает, обнаруживая притом особый интерес к наконец-таки благополучно оконченному сражению при Люцене. Обладая замечательным искусством убеждать каждого из своих собеседников в том, что его цели и стремления для нее особенно дороги, графиня так заинтересовала Розенбуша, что он в сердечном восхищении вовсе не заметил, что на нее несколько раз нападала зевота. Он болтал обо всем, что только приходило ему на ум: о своих картинах, о взглядах на искусство, о друзьях и наконец о предстоящем маскарадном бале в раю. Он рассказал, между прочим, что Янсен и его невеста будут в настоящих венецианских костюмах и что невеста Янсена будет одета совершенно во вкусе портрета Париса Бордоне, в красное бархатное,
