Сочинения - Роберт Отто Вальзер

думалось, все было таким прекрасным творением, оставалось только сидеть и наслаждаться. Охотничьи рожки и валторны звучали среди флейт, кларнетов и элегичных скрипок, так что перед душой и перед проницающим музыку взглядом вставали целые шумящие древние дубовые, буковые и сосновые леса. А потом, что же было потом? Потом началась роскошная, исполненная благодати и звуков сцена прощения, в которой милая Церлине умоляет мужа простить ее ошибку, что подкрепляется несказанно прекрасным пением, при этом поют оба, прощенная и милый добрый простивший. Они примиряются и уже не знаешь, на каком небе побывал от всех этих наслаждений и мечтаний в тяжелых волнующих испытаниях. В ложах и в партере муж и жена, брат и сестра, друг и подруга, сын и отец, мать и дочь смотрели друг другу в глаза и многозначительно кивали головами. В одной ложе, как в беседке или храме, сидела прекрасная женщина с большими, черными, горящими страстью глазами, она не решалась пошевелиться, как будто от смертельно прекрасных и сладких звуков музыки она могла занемочь и умереть, лишь бы прервать наслаждение красотой. И так же, возможно, многие другие, менее заметные зрители. Оскар, мрачный Оскар, герой своего времени, прислонился к золотой колонне и содрогнулся от алчности и дурноты своей жизни, когда услышал столь благозвучную божественную музыку. Но он не сменил выражения жестокого лица, не пошевелил ни единой конечностью худого, как будто отлитого из гибкой стали тела. «Сядь на колени мне, о жизнь моя», — пел отчаявшийся герой с черной, как вороново крыло, бородой на развратном лице. Но мы, кажется, забыли сказать, как из-за задника вышла на свет мирской дама, облаченная во все черное, с песней, исполненной бесконечного страдания и боли. Наконец, когда перед порочным и пагубным алым пламенем разверзся адский зев и поглотил неисправимого злодея с треском, шумом и грохотом, раздалось еще несколько заключительных аккордов и враз все стихло, упал занавес и публика отправилась по домам. В этот вечер Оскар свел знакомство с прекрасной графиней фон Эрлах, которая любила сживать со свету мужчин. В итоге ему удалось избежать ужасного влияния этой женщины, с чем его и поздравляют все посвященные в подробности.

См. также Über Mozarts 'Don Juan'. Эрлах — средневековый городок на берегу Бильского озера.

Кино

Граф и графиня сидят за завтраком. В дверях появляется слуга и передает милостивому господину письмо, сразу видно, что важное, которое граф распечатывает и читает.

Содержание письма: «Глубокоуважаемый, или, если Вам это больше понравится, высокородный, слишком мало восхваляемый, славный господин! Послушайте, Вам досталось наследство в размере 200 000 марок. Удивляйтесь и будьте счастливы! Если Вам угодно, Вы можете получить деньги лично».

Граф извещает жену о счастье, которое свалилось на него с неба, и графиня, у которой есть некоторое сходство с официанткой, обнимает в высшей степени неправдоподобного графа. Они удаляются, оставив письмо на столе. Камердинер входит и читает письмо с дьявольским выражением лица. Он понимает, что ему надо делать, вот негодяй.

«Господа, позвольте предложить вам пиво, булочки с колбасой, шоколад, соленые палочки, апельсины!» — кричит в перерыве кельнер.

Граф и камердинер, вернее чудовищный предатель, в которого он все больше и больше превращается, садятся на морской корабль, они в каюте. Слуга стаскивает с господина сапоги, и последний ложится спать. Насколько непредусмотрительно это было с его стороны, выяснится очень скоро, негодяй открывает истинное лицо и камердинер-убийца вливает благодетелю в рот, который он насильно раскрывает, лишающую чувств жидкость. В один миг господин лишается власти над руками и ногами, а в следующее мгновение грабитель выхватывает у него письмо про завещание, а несчастного господина заталкивает в чемодан и захлопывает крышку.

«Господа, позвольте предложить вам пиво, лимонад, ореховые палочки, шоколад, бутерброды!» — снова кричит гадкий кельнер. Некоторые из присутствующих господ из предместий соглашаются немного освежиться.

Предатель-слуга щеголяет в костюмах загубленного графа, который томится в американском чемодане. Он выглядит демонически, несравненный плут.

Потом идут еще кое-какие сцены. В конце концов, все заканчивается хорошо. Слуга схвачен детективами, а граф возвращается с 200 000 марок домой, счастливый, пусть это и неправдоподобно.

Затем следует игра на пианино и снова «Пиво, господа?»

Ванда

Еще совсем молодым человеком, практикантом при Народном банке, я самым решительным образом ощущал себя прирожденным драматургом. Во мне развилась самая добросовестная тяга и смелость к творчеству, причиной чему, возможно, было то, что я стоял на самом верху в пыльной комнате под крышей за пультом, который был подарен моему старшему брату, который был студент и также вовсю писал драмы, одной почитательницей и покровительницей. Брат корпел над исторической хроникой под названием Бургомистр Цюриха. Я же, в то время влюбленный во все польское, ринулся в бой за свободу Польши, и предмет моих страстных поэтических усилий назывался Ванда, княжна Польская. О боже, как я наслаждался живописанием подвигов этого высокосердного героического дитя! С другой стороны, мы оба мечтали, мой плодовитый брат и я, который казался самому себе не менее плодовитым, о шквале аплодисментов, о лавровых венках и о многажды, да, возможно, сотни раз поставленных пьесах, вызванных всеобщими настойчивыми требованиями снова и снова видеть наши очаровательные произведения. Было лето, и в комнате поэта под крышей стояла палящая, обжигающая жара и у обоих молодых полных надежд театралов пот градом катил с изобретательных и высокодуховных лбов. Мои поляки, казалось, не особо ценили жизнь, даже такую занимательную, скорее, как будто она не стоила ни пфеннига или стоила чего-либо только перед лицом смерти, они отбрасывали ее прочь, исполненные пламенной любви к отечеству. Сегодня, когда я превратился в гедониста и сластолюбца, который облизывает тарелки и волочится за пышными дамами, я ужаснулся прежнему геройству, с которым я обращался, как будто был сыном не моей милой матери, но львицы, рожденным для битвы и жуткого грома снарядов. Между тем Ванда так никогда и не была опубликована, тем более не была эта великолепная пьеса поставлена на театре.

Драма с таким названием, если Вальзер действительно ее написал, не сохранилась. Старший брат, которого он упоминает, может быть Эрнстом Вальзером (Ernst Walser, 1873–1916); на 5 лет старше Роберта, многосторонне одаренный, прежде всего в области искусств, он во многом служил младшему примером для подражания. Он был учителем, но уже молодым человеком был помещен в психиатрическую лечебницу.

Фанни

Ваш скромный и покорный слуга был в родительском доме, маленьким мальчиком, неимоверно незрелым, еще с