Сочинения - Роберт Отто Вальзер

молоком на губах, но уже востребованным режиссером, драматургом и рассказчиком историй для младшей сестры, для которой я долгое время должен был даже не рассказывать, а изображать истории, о чем я сегодня тем более счастливо и ясно вспоминаю, что иначе вовсе не смог бы написать это интересное сочинение. Отвратительную маленькую тираншу звали Фанни, она с мольбой требовала, чтобы я был поэтическим гением, который радовал бы ее приключениями и развлекал, при этом, и это было самое ужасное, она все время угрожала мне пойти к маме и объявить меня злодеем, если я хотя бы время от времени буду пытаться улизнуть от невероятно изматывающего и духовно изнуряющего занятия, каким является постановка спектакля. Театр длился часами; и истории, которые я придумывал и переносил на сцену, хотели бы, но не имели права кончится, иначе моя строгая публика, то есть моя милая сестра, нацепив такую знакомую мне гневную мину, тут же сказала бы: «Кажется, сегодня у тебя нет настроения изобразить историю, которая привела бы меня в восторг. Мой тебе совет, приди в настроение, иначе я пойду к маме и скажу, что ты все время дразнишься, и тогда тебе влетит, ты же знаешь. Так что возьми фантазию в руки и покажи все, на что способен. Я знаю, ты можешь, когда захочешь, и я не желаю слышать никаких отговорок, как например, что у тебя нет вдохновения. Напрасны все усилия, что ты предпринимаешь, чтобы уклониться от задания, исполнение которого входит в твои обязанности. Ты должен, должен играть. Иначе я начну жалостно плакать, чего мама просто на дух не переносит и что будет иметь для тебя неотвратимые болезненные последствия, о которых тебе может в том числе поведать твоя голова рассказчика историй, на которую уже сыпались удары маминой руки». Так или почти так говорила жуткая угнетательница жалкому, презренному подвергшемуся гонениям, давлению, работорговле и угнетению. Если я делал свою работу хорошо и сестренка была довольна искусством, что я демонстрировал, холодный пот, с которым я боролся, был вознаграждаем очаровательной, благожелательной, хотя и несколько насмешливой улыбкой. Но если я гневал тираншу и не желал исполнять повелений сестры, наступал кошмар, на мой лишенный фантазии череп сыпались удары, мера наказания, которую я, естественно, в высшей степени ненавидел. И поскольку сам мамин гнев доставлял мне столько же страданий, как и оплеухи, которые она мне отвешивала, я изо всех сил пытался снискать благосклонность почтенной публики и избегать ее неудовольствия, но в скорости наступило время, когда обременительное сочинение историй и драматическое искусство сошло на нет.

Имеется в виду младшая сестра Вальзера Фанни (1882–1972).

Живая картина

Двор в большом городе, освещенный луной. Посреди двора железный сундук. Изнутри в зрительный зал льется музыкальная партия. Лев на цепи. Меч рядом с сундуком. Темная, неразличимая фигура чуть дальше. Пение, то есть, молодая прекрасная дама склоняется наверху к освещенному лампой окну, все поет и поет дальше. Судя по всему, это или похищенная принцесса королевского происхождения или же оперная певица. Сначала пение звучит как обычное, даже школьное упражнение, но постепенно ширится и распространяется до чего-то большого, человеческого, оно пленяет, оно жалуется, а потом снова будто сжимается в боли. Пение распахнуло окно и подставило воздуху изящно выстроенную лестницу, чтобы он мог спуститься. Женщина спускается, но все еще поет. Из железного или стального сундука появляется лицо мужчины, чудовищно бледное и обрамленное черными спутанными волосами. Глаза мужчины говорят на молчаливом языке сомнения, широкий, можно даже сказать: простецкий, рот улыбается, но что это за ужасная улыбка? Гнев и скорбь, кажется, вылепили ее за годы совместной работы. Щеки впали, но все лицо выражает несказанную доброту, не такую, у которой все хорошо, но ту, что перенесла самые тяжелые испытания. Певица с неподражаемой грацией садится на край сундука, кладет руку на голову запертого, будто лаская. Лев гремит цепью. Неужели здесь все, все взяты в плен? Увидим. И правда, даже меч на полу не движется, но он живет, так как издает высокий звук, он стонет. Что это за время, что бросает артисток львам, к звенящей цепи, к стонущему мечу, на сторону людей, которым взбрела в голову странность поселиться в железном ящике? Внезапно луна срывается с неизмеримой высоты прямо во двор, под ноги женщине. Та ставит ногу на бледный, мерцающий шар и таким образом огибает сундук. Луна разделяется и разворачивается в широкое одеяние, своего рода ковер или слой белесого тумана, дома, образующие двор, исчезают, из глубины сцены медленно поднимаются ввысь ослепительно белые вершины Альп, туман ложится к их подошвам, красноватая звезда падает из сине-черного воздуха в волосы певицы. Это украшение ослепительно, но тут из ящика появляется высокая, темно-зеленая ель и под ее ветвями, в роскошных доспехах стоит тот мужчина, но и это еще не всё: там, где терзал цепь лев, стоит изящный храм древнегреческой архитектуры. Меч, кажется, пришел в движение, теперь он чудесным образом в руках мужчины, и какого мужчины! Слова больше не решаются описывать его излучающий силу облик. Он поет, или это что-то вокруг него дрожит от звуков. Из-за гор раздаются колокола. В воздухе над головами актеров отражается далекое, синее озеро, но в уменьшенном размере. Из сцены пробиваются травы, растения и цветы, кажется, что мы на изобильном предгорном лугу. Тут появляется и корова с бим-бам и бум-бум и мирно пасется. Все наполняет жужжание. Но где же солнце. Ах, среди этих сияющих героев забыли о самом солнце. Внезапно над всем этим раскрывается черная, чудовищно большая широкопалая рука и давит. Вниз! — гремит адский голос, и снова появляется мрачный двор, лев рычит, время стоит, облокотившись на стрелу неподалеку от рычания, неразличимо и мертвенно-тихо, голова мужчины показывается из сундука, он что-то бормочет, и артистическая боль снова звучит из окна. Между тем слышно далекое, далекое щебетание птицы, при этом думаешь об озере, что висело прямо в воздухе. Меч глухо падает на пол. Пение женщины снова опускается до школьного упражнения, мужчина поспешно сгибается и полностью исчезает в железном или литом обиталище. Темная фигура курит сигарету, будто хочет сказать: это мой отличительный знак. И тем самым она действительно придает картине несколько иной поворот, после секундной темноты зрители смотрят на современно обставленную кофейню, где люди жадно читают газеты. Они тычут пальцами в напечатанное, улыбаются тонко и при этом бесцветно и кричат: «Официант, счет!» Грациозно выходит лев, за ним мнимая принцесса, приходит и мужчина, «интересная внешность»,