В раю - Пауль Хейзе
— Навязываться, — повторила она, — нет, милая барышня, это никогда не взбредет мне даже и на ум; притом же это было бы глупо. Черноволосая Тереза, у которой я жила, говорила мне, что мужчины только до тех пор любят девушку, пока им приходится за нею бегать. Я себе не доверяла и хорошо знала, что если останусь с ним в одном городе, то не утерплю, чтоб не повидаться с ним, буду следить за ним и попадаться всюду ему на глаза, и тогда в конце концов, пожалуй, сделаюсь ему ненавистной, между тем как теперь у него ко мне, по крайней мере, доброе чувство.
Поэтому-то я и перебралась сюда и поступила в качестве кельнерши, там, в гостинице, на противоположном берегу. Но, как вы видите, от судьбы своей не уйти. Теперь же, когда он из-за меня, глупой девчонки, лежит при смерти и нуждается во мне — нет, милая барышня, теперь я ничуть не унижаюсь тем, что ухаживаю за ним, теперь я сочла бы себя за самую скверную, самую бессердечную женщину, если бы стала думать о себе и о том, что будут про меня говорить; чтобы за ним ухаживать, я бы пошла в лес, полный диких зверей. Отчего же мне было не пойти в дом его добрых друзей, из которых никто меня не укусит, потому что каждый видит, что мне до других нет дела и что я думаю только о нем одном, который меня и знать не хочет. Вы не сердитесь, что я все это высказала так откровенно, а теперь мне нужно идти в дом и посмотреть, не надо ли господину Коле свежего льду из погреба. Не прикажете ли передать что-нибудь больному от вашего имени, — может быть, поклон и пожелание скорого выздоровления?
Ирена отвернулась; она чувствовала себя пристыженной этой девушкой, которую считала гораздо ниже себя. Ее собственное поведение, в сравнении с этим безотчетным, преданным самоотвержением, представилось ей таким мелочным и узким, а мысль, что она должна была уступить другой свое место у его больного ложа, так болезненно отозвалась в ее сердце, что она не могла воздержаться от слез, даже и не думая скрывать свои заплаканные глаза от стоявшей перед ней девушки.
— Пойди к нему, — сказала она, — и поклонись ему от меня… Побереги его, ухаживай за ним и… Я опять приду завтра в это время… никто, кроме тебя, не должен об этом знать. Но как же тебя зовут?
— Кресценз, но они называют меня просто — рыжая Ценз.
— Прощай, Кресценз… я была несправедлива к тебе… ты добрая девушка и много-много лучше других… Прощай!
Она протянула свою руку в высшей степени удивленной Ценз, которая никак не могла сообразить внезапную любезность барышни с ее прежней холодностью и надменностью; затем Ирена порывисто повернулась и исчезла за темными соснами парка.
Девушка посмотрела ей вслед и покачала головой.
«Она тоже влюблена в него, это верно!» — проговорила она про себя. Вдруг ей вспомнилось, что и Феликс накануне там, в гостинице, спросил ее об этой барышне. Она мысленно поставила их обоих рядом и, тяжело вздохнув, должна была сознаться, что они как бы созданы друг для друга. Каковы могли быть их настоящие отношения, об этом она не рассуждала. Вообще, Ценз думала только о ближайшем и, взглянув теперь на букет, бесспорно делавший честь ее вкусу, снова вдруг весело рассмеялась и проворно побежала к дому.
Наверху, в мастерской, возле низкого ложа, на котором в лихорадочном сне покоился Феликс, сидел толстяк, по-видимому, совершенно стряхнувший с себя лень с тех пор, как дела приняли серьезный оборот. Правда, что он приказал принести себе американскую качалку, но затем в исполнении обязанностей сиделки у больного соперничал со своими друзьями. Быть может, это следовало отчасти приписать присутствию девушки, внезапное появление которой под крышей его дома, видимо, встревожило Росселя. Не только саркастический Шнец, но и безобидный, не знающий людей Коле тотчас же заметил, с каким почти рыцарским уважением относился обыкновенно столь неподвижный Россель к молодой девушке, несмотря на то, что она не обращала на него никакого внимания. Ценз же со своей стороны хотела быть в доме просто служанкой, держала себя тихо и скромно по отношению к старой Катти, и только где дело касалось ухаживанья за раненым, высказывала свое мнение, не дожидаюсь, чтобы ее спросили. Оказалось, что она, несмотря на свое ограниченное, или, правильнее, крайне бедное образование, обладала врожденным чутьем ко всему практическому, приличному и прекрасному, так что все хозяйство шло как по струнке и у старой Катти положительно не было предлога ворчать на увеличившееся число обитателей.
Коле стоял перед мольбертом. Несмотря на то, что Коле провел ночь почти без сна, фантазия его продолжала неутомимо работать, и он только что собирался воспроизвести эскиз своей второй картины, в формате первого выполненного уже картона.
— Вы были, есть и будете упрямым идеалистом, — говорил Россель вполголоса, не отрывая глаз от спящего Феликса. — Вместо того чтобы, пользуясь случаем, заняться срисовыванием с натуры, вы коптите спокойно за своими баснями, повернувшись к натуре спиною.
— Я хочу только набросить контур, — отвечал рисующий. — Утром мне вдруг взбрело на ум, выйдет ли все в большом размере так же хорошо, как в маленьком эскизе. Мне кажется, что главную группу следует перенести немного влево, чтоб получить в целом большее равновесие.
— Если бы кто услышал вас, говорящего таким образом, он мог бы подумать, что вы, милый Коле, просто бездушная рисовальная машина, способная даже среди сцен убийства и кровопролития думать о своей госпоже Венере. Но я знаю, что вы делаете это для поддержания в себе бодрости, подобно тому, как Шнец, чтоб подкрепить силы после первых волнений и хлопот, вызванных любовью к ближнему, выпил стакан грога и закурил трубку. Каждый прибегает к тем средствам, которые ему более помогают, а ваше принадлежит к числу тех, которые можно иметь всегда при себе. Ну а теперь подойдите-ка сюда и посмотрите на лежащий перед вами модель. Эти аристократические семьи все же производят по временам экземпляры, к которым как раз может быть применено выражение noblesse oblige.[59] Экая шея у этого юнкера! Посмотрите, Коле, как отчетливо рисуется, сквозь туго натянутый рукав рубашки, его бицепс… Настоящий юный Ахилл, согро di bacco![60] У меня, право, есть желание срисовать его именно теперь, при мягком вечернем освещении… если б только у меня под рукой были краски и полотно…
— Этим я могу служить вам, — прервал его
