В раю - Пауль Хейзе
Через четверть часа дядя вернулся, но не принес никакой успокоительной вести. Доктор еще не возвращался с виллы Росселя и, по всем вероятиям, проведет там ночь. Утром немедленно дадут знать обо всем, это свято обещала жена доктора, которую он поднял с постели.
Ирене пришлось таким образом провести ночь в состоянии самой мучительной неизвестности.
Рано утром явился доктор. Его понудило к этому визиту не только ночное посещение, но также и письмо, которое Шнец поручил ему передать барону, своему старинному товарищу по оружию. В обычном своем забавном стиле Шнец дополнял докторский бюллетень о состоянии здоровья больного разными побочными объяснениями и обстоятельствами.
«Рана на правой руке, — стояло в конце письма, — по-видимому, совершенно не опасна; правда, какая-то жила повреждена, но не перерезана, так что решимость нашего благородного юноши увеличить собою число голодных каменотесов едва ли пострадает от грубого вмешательства старобаварского кулака. Что касается до раны в левом плече, то она, по словам доктора, внушает довольно серьезные опасения. Нож задел легкое, потеря крови была довольно значительная, и больной нуждается в продолжительном покое и хорошем уходе. Во всяком случае, он долго еще не будет в состоянии владеть левой рукой. Впрочем, в вилле Росселя больной нашел наилучший, вполне соответствующий уход, так что о серьезной опасности не может быть и речи».
Доктор, видевший в первый раз барона и молодую барышню, не видел ничего странного в живом участии свидетельницы несчастного происшествия к раненому. Он скоро откланялся, дав обещание доставлять регулярные сведения о состоянии больного. Едва доктор вышел, как Ирена объявила, что не тронется из Штарнберга, пока не минует для Феликса всякая опасность. Но затем она не останется ни одного часа более по сю сторону Альп: ей дышится здесь так тяжело.
Дядя должен был дать ей свое честное слово не показывать даже и Шнецу, как близок им обоим больной, и делать вид, что их участие к Феликсу происходит единственно из любви к ближнему. В сущности, она питает к Феликсу теперь лишь это чувство и никогда бы не могла простить себе, если бы уехала прежде, чем определилось, не нужна ли ему еще ее помощь. Тем не менее всякая соединявшая их прежде связь окончательно и навсегда порвана.
ГЛАВА Х
И в самом деле, разве можно было думать, что не любовь к ближнему вообще, а какое-либо другое чувство, несмотря на все успокаивающие уверения доктора, не позволяет высокорожденной барышне в течение целого дня спокойно заняться каким бы то ни было делом или спокойно посидеть на месте, но заставляет ее переходить от рояля к письменному столу, от мольберта на балкон, из сада спускаться к озеру? Звуки шагов на лестнице или в сенях, стук колес каждого проезжавшего экипажа заставляли ее всякий раз вздрагивать. Впрочем, она вообще настолько владела собою, что ни единым словом не обнаружила встревоженного своего настроения. Но лихорадочное ее беспокойство не ускользнуло от внимания дяди, которому почти впервые удалось заглянуть в это гордое и обыкновенно замкнутое сердце; несмотря на то, что бедное дитя сильно тревожило его беспомощным своим горем, он втайне ему почти радовался.
Впервые после многих-многих лет удалось ему чувствовать себя по отношению к Ирене мудрецом, которому обстоятельства дела отдали справедливость. Племянница расплачивалась теперь за то, что пренебрегла советы житейского опыта своего дяди. Но так как барон действительно любил Ирену, то по отношению к юной страдалице он вел себя с изысканной нежностью и вниманием, ни одним словом не затрагивал ее затаенного горя и только по временам бранил Шнеца, который мог бы хоть раз в день заходить к ним и лично сообщать о состоянии больного, тем более что от виллы Росселя к ним не бог знает как далеко.
Он знал, что таково было и желание Ирены и что она, внимательно прислушиваясь ко всякому шуму шагов, поджидала именно Шнеца, но когда и после обеда не получалось новых вестей, то он, закинув за спину свое охотничье ружье, поцеловал руку своей бледной племянницы и вышел из дому, чтобы побродить по ближайшим лесам. На случай, если бы Шнец пришел, барон просил задержать его до вечера.
Как только Ирена осталась одна, ей показалось невыносимо душно в комнатах, она порывисто собрала рисовальные свои принадлежности, надела шляпу и приказала горничной идти вместе с ней. Несколько дней тому назад Ирена нашла в лесу живописное местечко, поросшее старыми деревьями и высоким папоротником, которое ей хотелось срисовать. Она надеялась снова отыскать это местечко.
Выйдя на улицу, Ирена пошла так поспешно, что девушка едва поспевала за нею. Служанка была слишком хорошо воспитана для того, чтобы позволить себе предложить своей барышне нескромный вопрос. С барышней совершалось что-то необычайное, она вовсе не заговаривала со своей верной служанкой и как будто старалась даже не смотреть на нее, — все это не могло не броситься в глаза горничной. Но у господ бывают разные фантазии. Ирена вначале, по-видимому, действительно старалась что-то такое отыскать. Но когда после четвертьчасовой ходьбы по лесной дороге им представился с левой стороны вдоль берега озера целый ряд дач, окруженных садами, барышня уже не обращала более внимания ни на прекрасные старые деревья, ни на самые живописные местности. Раза два она останавливалась у садовой калитки, как бы желая отгадать, кто именно живет за стенами дома. Накануне Шнец описал Ирене виллу толстяка в своем обычном юмористическом тоне и даже вырезал из пропускной бумаги силуэт самого хозяина виллы. Это было тем не менее весьма недостаточно для того, чтобы узнать виллу на самом деле. Ирена шла все дальше и дальше, на щеках ее все более и более усиливался румянец, вызванный быстрой ходьбой, и несколько полной ее спутнице все труднее и труднее становилось не отставать от своей барышни.
Наконец Ирена обратилась к шедшему навстречу работнику с вопросом, где вилла Эдуарда Росселя. Работник указал ей на решетку, сложенную из грубо отесанных сосновых и еловых сучьев, и был крайне удивлен, получив от барышни в благодарность за свою маленькую услугу полгульдена.
— Луиза, — обратилась тогда Ирена к своей горничной, откидывая назад волосы и глубоко вздохнув, — ты подождешь меня тут минутку, мне надо кое о чем справиться там в саду, я сейчас вернусь. Местечко, которое я хочу срисовать, находится вправо от сада в лесу, и я вижу теперь, что послеобеденное освещение не так благоприятно, как я думала. Впрочем, не беда. Я еще успею набросать
