В раю - Пауль Хейзе
Вместо того чтобы испугаться и выразить участие, ее дядюшка начал прыгать по комнате с радостными восклицаниями, потирал руки и выражал такое удовольствие, что Ирена удивленно посмотрела на него и спросила его: слышал ли он ее или все еще мысленно находится в веселой компании охотников?
— Нет, дорогое дитя мое, — воскликнул он, внезапно останавливаясь перед нею, — ты заподозрила меня совершенно напрасно. Я, к сожалению, привык быть тобою непонятым и обвиняемым в легкомыслии, которое овладевает мною даже тогда, когда моя нежная племянница находится в торжественном настроении. Но видишь ли, Иреничка, во всей только что тобою рассказанной кровавой истории я не нахожу ничего такого, что могло бы меня встревожить. Что нашему Феликсу пустили несколько капель крови, то это может быть даже полезно такому головорезу и несколько укротит его. До самого худшего дело не дойдет — об этом позаботится Шнец, и благонамеренное провидение не будет настолько неблагоразумно, чтобы отправить в другой мир такого чудного юношу из-за какого-нибудь ничтожного удара ножа. Но если все дело ограничится одним нашим испугом, то вся эта история представляется мне такой великолепною, что ее нельзя было бы лучше подстроить нарочно, чтобы загладить некоторые глупые выходки. Поди сюда, дитя мое! Посмотри мне в глаза и сознайся, что ты, в сущности, одного со мною мнения.
Она печально, но твердо посмотрела ему в глаза.
— Мы опять не понимаем друг друга, дядя!
— Скорее, ты считаешь более удобным не понимать откровенно и честно высказанное мною мнение! Но так как ты сама в десять раз хитрее и дипломатичнее меня, старого охотника и воина…
— Прошу тебя, дядя!
— То ты должна понять без всяких дальнейших разъяснений с моей стороны, что мне действительно кажется чрезвычайно забавным, что этот юноша, Феликс, которого я воображал себе странствующим бог знает где в качестве отверженного вздыхателя, вдруг всплывает в нашем соседстве. И все это дело случая? Как бы не так! Учите меня еще узнавать людей! Разумеется, что он следовал за нами, он крался за своими все еще обожаемыми огоньками до самых Штарнбергских первобытных лесов и через бурное озеро. Так как он не мог снова приблизиться к тебе, не нарушая приличия, то и отважился на самое верное средство, никогда не пропадающее даром для ваших мягких сердец, а именно возбудить ваше сострадание несколькими унциями крови, которой в нем все еще остается в избытке, а теперь…
— Если ты не хочешь, чтобы я вышла из комнаты, то избавь меня от этих совершенно неосновательных предположений. Разве я тебе не говорила, что он ничего даже не подозревал о нашем намерении посетить Мюнхен, что Шнец рассказывал, как он отыскал там мастерскую своего старого друга Янсена и что он хочет сделаться ваятелем? Но если бы даже все это было действительно так, как ты себе это представляешь, — разве это могло бы поколебать мое решение? Разве это печальное столкновение не оправдало то, что я говорила себе, когда возвратила ему его слово: я убеждена, что мы никогда бы не могли быть счастливы? И ты можешь думать, что я могла бы переменить о нем мнение, из-за того только, что он лежит тяжело, если не смертельно раненный, в борьбе — из-за какой-то кельнерши — с мужиками, наверное, его соперниками…
Голос изменил ей, она отвернулась, чтобы скрыть свои слезы, но болезненное горе ее осилило, она упала на стул возле открытой балконной двери и разразилась неудержимым потоком рыданий.
Перед этим сильным взрывом долго сдерживаемой страсти не устояло даже веселое настроение добродушного приемного ее отца. Он всегда удивлялся чрезвычайной сдержанности Ирены и втайне даже упрекал ее в некоторой холодности, так как она никогда не обнаруживала перед ним все бури и сомнения, терзавшие ее молодое сердце. И вот она является перед ним как бедное создание, одержимое горем, и не обращает внимания ни на какие слова, ласки и утешения.
— Ты еще доведешь меня до того, — воскликнул он с комическим отчаянием, — что я снова примусь за свое старое ремесло и побегу на старости лет на львов. Право, это более легкая задача, чем справиться с поссорившимися влюбленными, которые не могут ни сойтись, ни разойтись. Дело шло еще кое-как до тех пор, пока ты владела собою. В конце концов, тебе лучше было знать, что ты делаешь, хотя я всегда считал крайне неблагоразумным прописать чистую отставку такому жениху единственно только из-за того, что он еще до свадьбы не хочет подпасть под башмачок своей будущей жены. А я никак не мог заменить тебе мать, чтобы объяснить, как должна жена обращаться с мужем. Но все обошлось, казалось, довольно благополучно, и жизнь наша тянулась сносно. Теперь же, когда лед растаял и ты сама вышла из колеи, — скажи мне ради бога, что мне теперь делать? Возясь постоянно с дикими зверями, я сам несколько одичал. Но, видя плачущую, любимую мною племянницу, моментально становлюсь самым трусливым, слабым человеком и даже готов сам за нее плакать.
Она внезапно поднялась со стула, отбросила назад свои кудри и провела рукою по глазам.
— Ты прав, глупо плакать над тем, с чем уже давно примирились. Никогда, никогда более не увидишь ты меня в слезах!
— Мужественная моя девочка, — сказал он, обнимая и целуя ее во влажную еще щечку, что он позволял себе очень редко. — Я радуюсь, что ты еще дорожишь своим старым дядей. Ну а теперь ступай спать, и так уже ты засиделась.
— Спать? Под впечатлением такого сильного страха? Что с тобою, дядя! Разве ты в состоянии уснуть?
— Почему же нет, дурочка? Рассчитываю даже уснуть сном праведным, так как исполнил сегодня свой долг и на состязании в стрельбе поддержал честь своего пола.
— Не верю, чтобы ты мог спать, не узнав, в каком он положении и что сказал доктор. Я бы давно послала справиться, да вся прислуга спит, а моя Бетти тут чужая, она не найдет дома.
— Ты, стало быть, желаешь, чтобы я пошел сам? Признаюсь, в час ночи — до смерти усталый, стяжав лавры…
— Дядя, если ты не хочешь, чтобы я изныла от беспокойства…
Ирена обняла дядю и так нежно ласкалась к нему, что он не в силах был противостоять ее мольбам. Вздыхая, вышел он из дому, втайне проклиная эту чисто женскую прихоть, — сперва оттолкнуть от себя человека, чтобы потом всю жизнь из-за него мучиться.
Она вышла на балкон, сказала, как отыскать ближайший путь к дому доктора, и затем, в ожидании возвращения дяди, терпеливо стояла на балконе,
