Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Полицейский-француз что-то еще бормотал, но Тоан уже вошел в бар и закрыл за собой дверь. Кто их разберет, что это такое — учебная тревога или настоящая?
— Сядьте, выпейте со мной!
Француз, молчаливо сидевший в углу за столиком, неожиданно взял Тоана за руку. Видя, что Тоан не собирается принять его приглашение, он поднялся и подошел к нему вплотную, дохнул в лицо винным перегаром.
— Не подумайте, что я пьян. Я ведь не из этих, я не сановник, не владелец бара, не капитан легиона. Я интеллигент, и у меня есть голова на плечах. Прошу вас, окажите мне честь, присядьте.
Француз усадил Тоана на стул и придвинулся к нему. В мертвенно-бледном свете синей лампы он удивительно походил на ожившего мертвеца, который вдруг обрел способность говорить, моргать и... пить ром. Лицо его было покрыто сетью морщин, а посреди торчал такой большой и дряблый нос, что казалось, он дрожит и качается сам по себе. Гл аза француза смотрели сердито. Брови и ресницы были совсем седые. Тоан узнал его. Это был мсье Лекуан, журналист из газеты «Будущее Северного Вьетнама», завсегдатай их бара, которого служащие обычно звали Француз Куан. Он не принадлежал к привилегированному сословию французов, по меньшей мере трижды был женат на местных женщинах и даже любил соус из креветок. В настоящее время он, кажется, снова был одинок. Каждый вечер он приходил в бар и сидел в углу за столиком наедине с бутылкой рому. Пил он неторопливо, крохотными рюмками, но сидел до тех пор, пока не осушал всю бутылку. К полуночи он поднимался со своего места и, пошатываясь, уходил.
— Прошу вас, господин музыкант, выпейте. Доктора говорят: для больной печени это сущий яд. Но я считаю это лекарством. И волшебным. Лекарством забвения... Ха-ха! Ну выпейте хотя бы еще одну... Ведь правда приятно... Такое ощущение, словно глотаешь огонь. А потом забвение... Забываешь все на свете.
— Вам нужно меньше пить, — осторожно заметил Тоан.
Старческий рот француза тронула улыбка, обнажив ряд неровных зубов.
— Вот и вы заговорили, как все. Я, мой молодой друг, знаю жизнь не хуже вас. — Лекуан округлил мутные, белесые глаза и сердито продолжал: — Вы воображаете, будто перед вами старый пьяница. Да? Но ведь я не всегда был таким! Ха-ха. Знаете, я ведь приехал в Индокитай еще до того, как вы появились на свет. Еще тогда, когда на месте, где мы с вами сейчас сидим, была пагода, а озеро Возвращенного Меча доходило вот до этого тротуара. Но и теперь я все равно моложе, сильнее и лучше их. Где тогда были все они? — Лекуан махнул рукой в сторону пустых столиков. — Где, спрашиваю я вас? Я исколесил весь Индокитай, был в Сайгоне, Пномпене, Луанг-Прабанге, Лай-тяу, Ланг-соне, я помню времена, когда вам, вздумай вы один выйти за пределы города, сразу сняли бы голову с плеч. Где, спрашиваю я вас, были тогда они? Думаете, я не мог тоже заняться грабежом? Сделаться подрядчиком, поставлять кули на каучуковые плантации или застолбить плантацию, как это делали они? Только из гордости, из-за своего характера... только потому, что мне были отвратительны некоторые вещи, я остался простым журналистом.
Лицо Лекуана как-то обмякло.
— Да, простым журналистом... Я для них мусор. И вы, аннамиты, тоже презираете меня. От меня ушла аннамитка, с которой я жил... Да... собачья жизнь...
В бутылке оставалась еще треть. Тоан протянул французу сигареты.
— Благодарю вас, господин музыкант. Я знаю, вы культурный и образованный человек. Мы, интеллигенты, так и должны относиться друг к другу. Я с аннамитами, как видите, очень вежлив. Не то что они. Но вот увидите, они скоро подожмут хвосты!
Лекуан прищурился, подмигнул и придвинул свой стул еще ближе.
— Вы не слышали: несколько дней назад они устроили демонстрацию в Сайгоне, потребовали, чтобы Катру продолжал войну с Германией? Но это же смешно! Владельцы каучуковых плантаций вышли на демонстрацию! Хозяева гостиниц «Континенталь», «Метрополь», «Дени», «Дескур» шагают в колонне по улице!.. Как это Франция, черт ее подери, позволила себе проиграть войну Германии! Колонизаторы вышли на демонстрацию! А какой шум поднялся, когда стало известно, что генерал-губернатор получил вежливое письмо от японского командования с требованием немедленно пропустить в Индокитай японскую контрольную миссию! Если вы патриоты, вы должны отстаивать Индокитай с оружием в руках! Но вот тут-то их и нет. Чего же стоила вся эта их мышиная демонстрация? Известно ли вам, что японские корабли уже курсируют у берегов Тонкинского залива? И только теперь они спохватились, стали устраивать воздушные тревоги. Одну за другой. Но будьте уверены, не пройдет и нескольких дней, как контрольная миссия микадо будет в Ханое, и ничего они не сделают.
Лекуан опорожнил бутылку и развалился на стуле.
— Ай-я-яй!.. Конец! Франции пришел конец, нам всем здесь придет конец! Наша страна слишком стара, это закат. Мы слишком привыкли к роскоши, богатству и забыли, что такое борьба...
Тоан вышел из-за столика, а старый Лекуан все еще продолжал сидеть и печально вздыхать, глядя на пустую бутылку.
Наконец прозвучал отбой. Тоан попрощался со своими друзьями-музыкантами и вышел на набережную. Пройдя телеграф, он не свернул, как обычно, к агентству. Им овладела какая-то глубокая, тяжелая грусть. Зачем ему информация? Французы проиграли войну, скоро сюда явятся японцы. Ну, а дальше? Изменится ли что-либо в его жизни? Неужели будут бомбить Ханой? Лекуан может по крайней мере сказать: «Нам пришел конец!» Ну, а он, Тоан? Что он приобретет или потеряет оттого, что мир стоит на грани катастрофы? Идет война, страшная и бессмысленная. Это ураган, и он, Тоан, песчинка.
— Куда вы направляетесь, господин Тоан?
Тоан поднял голову и нос к носу столкнулся с лохматым мужчиной в тюрбане, с трубкой в зубах. Это был писатель Ву.
— Вот тебе на! А говорили, что ты уехал в Лао-кай.
— Уехал и приехал, — ответил Ву.
— Что там нового?
— Границу закрыли, но, когда я уезжал, там еще не было ни тревог, ни этого веселенького бегства, как в нашем древнем Тханг-лонге[45].
Тоан рассмеялся.
— Ну, брат, я перед тобой преклоняюсь! В такое время ты еще можешь шутить.
— А что делать? — с горечью улыбнулся Ву. — Ты что, тоже решил отправить семью куда-нибудь?
— Ну, вся моя семья — я да мать. Да и уезжать нам некуда.
— Если ты еще не надумал бежать, тогда предлагаю сходить на Нга-ты-со. Как ты
