Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
Так прошло лето. Осенью с фронта шли слухи один тревожней другого. Постепенно Омск и окрестные сёла и деревни заполнялись беженцами, скрывавшимися от наступающей Красной армии. В тылу тоже стало неспокойно. Полк уже несколько раз бросали то в тайгу, то в степь против партизан. Но разгромленные партизанские отряды появлялись вновь, и, как ни странно, ещё более многочисленные и лучше вооружённые. Один из таких отрядов к середине осени разросся и, превратившись в партизанскую армию, захватил большую территорию на юго-востоке Сибири. Он создал серьёзную угрозу без того уже взбудораженному тылу. Командовал этим партизанским отрядом, на вооружении которого была даже артиллерия, некий товарищ Мамонтов. Решено было разгромить его двумя корпусами с двух направлений.
Полк Ивана Обухова вошёл в корпус под командованием генерала Бржезовского. Вскоре их перебросили в село Поспелиху. Отсюда при поддержке артиллерии они начали наступление на Салаватку, где были сосредоточены главные силы Мамонтова. Однако партизаны, зная, что силы белых должны были наступать с северо-востока, почему-то не выступили, но сами, зайдя с северо-востока в тыл 43-го полка, неожиданно нанесли удар, откуда его совсем никто не ждал. Полк, едва прорвавшись обратно к Поспелихе, забурлил. Офицеры были все перебиты. Дошла очередь и до Ивана. Но солдаты его роты встали, окружив поручика плотным кольцом. Наступающая солдатская масса шумела:
– Все офицеры пьяницы и подлецы, куда они нас завели! Лучше уж у большевиков воевать, чем с энтими! Там хоть знаешь, за что! Против войны, за Россию! Выдавайте нам своего офицерика, мы его разом на штыки возьмём! – орала разъярённая толпа.
«Да, действительно, при таком раскладе лучше уж с большевиками воевать, чем с этими вояками! Ведь нас подставили самым наглым образом, бросили на противника и оставили, никто не поддержал, согласно плану…» – успел горько подумать Иван.
– Наш офицер не такой! Не выдадим! Он нас из этого боя целыми-невредимыми вывел! Сам среди нас всегда был! Слова против него плохого не скажем! – кричали солдаты из роты Обухова.
Вскоре начался стихийный митинг, на котором было решено идти сдаваться Мамонтову. Митрофанов, ни на шаг не отходивший от своего поручика, спросил его:
– Ну что, ваше высокоблагородие, может проводить вас до Омска?
– Одного, без войска? – печально усмехнувшись, спросил Обухов.
Мелькнула мысль: «А не застрелиться ли мне? Нет, нельзя, Елена, ребёнок!»
– Пойду уж с вами до конца, а там будь что будет! Может Мамонтов и живым оставит!
– Погоны тогда, вашбродь, спороть бы! Они ведь их в ярость приводят!
– Нет, Митрофанов! Уж этого-то я никогда не сделаю! Я офицер русской императорской армии, и снять их с меня может только враг и только силой.
Сказав это, поручик приказал роте построиться и сообщил солдатам, что сам поведёт их походным порядком в Салаватку к Мамонтову.
* * *
Почти в это же самое время другой офицер, подпоручик Василий Толмачёв, сидел в кабинете начальника интендантской службы при ставке самого адмирала. Сюда вызвали всех офицеров, ранее эвакуированных из Тюменского военного округа, где они сначала занимались мобилизацией населения, а затем эвакуацией армейского имущества. Прошло уже четыре месяца после ада на Вятке, но Василию до сих пор делалось не по себе, если хоть на секунду он мысленно возвращался туда. Когда до него доходили сведения о новых неудачах и отступлениях армии, ему представлялось, что вся катастрофа белого движения началась именно там, на Вятке. Именно там они натолкнулись на железобетонную стену большевистских штыков и разбились о её твердыню. А их отцы-командиры не смогли обыграть врага, а, может, и недооценили столь хитрого противника. Что же касается младших офицеров и низших чинов, то уж они-то сделали для победы всё, что могли…
Но сила, как говорится в народе, солому ломит. По приезде в Тюмень, где он при штабе округа стал заниматься мобилизацией в свой полк, его мнение о катастрофе на Вятке укрепилось. Крестьяне с каждым днём всё неохотней являлись по мобилизации к воинскому начальнику. Всё чаще и чаще стали подаваться в бега, уходить в лес. Никто не хотел поступать в ряды отступающей армии. Один раз Василию, приехавшему в одно из сёл уезда, вместе с воинской командой пришлось силой увозить оттуда мобилизованных парней. А вдогонку им летели не только проклятья, плач женщин и ругань стариков, но и камни. Прозвучал даже выстрел из дробовика. «Как будет воевать это воинство?» – задавался горьким вопросом подпоручик… Когда началась эвакуация Тюмени и его прикрепили к команде интендантов, занимающихся учётом-переучётом и инвентаризацией воинского имущества округа, он благодарил судьбу. И вот теперь, сидя у интенданта уже в Омске, он ждал нового назначения. Офицеры, сидевшие вместе с ним в приёмной, заходили и уже через считанные минуты выходили. Кто-то из выходивших был рад полученному назначению, кто-то удручён, а кто-то, выходя и зло сверкнув глазами на ожидающих своей очереди, нарочито громко хлопал дверями, чтоб начальник знал о его недовольстве. Но, очевидно, самому начальнику было в эти дни не до настроений подчинённых. Скорей всего, его больше занимала собственная судьба и будущее его семьи.
Просидев около полутора часов в приёмной, Василий наконец был приглашён в кабинет начальника. За столом сидел уже немолодой седовласый полковник. «Зам по тылу», – подумал Василий. По рассказам он знал, что начальник интендантской службы носил генеральские погоны и был гораздо моложе сидевшего перед ним офицера. По поводу этого начальника у них в офицерской среде ходили разные нелестные отзывы, и, разумеется, это касалось его отсидки на тыловой должности.
Посмотрев какие-то бумаги, полковник обратился к Василию:
– Вы, как мы знаем, боевой офицер, «Анну» за храбрость получили…
«Издалека начинает», – подумал Толмачёв.
– Тут такое дело: вагон с дензнаками на станции стоит. Надо бы его эвакуировать, да начальника для сопровождения подходящего найти не могу. И охрана к нему приставлена, не хухры-мухры – Самарский железнодорожный батальон. Не весь конечно, с полроты. Два пулемёта при них. И вот, поди ж ты! Отказываются офицеры! Солдат, что ли, боятся… Оно сейчас, конечно, время такое: солдаты разгулялись, как в германскую в семнадцатом, бегут, дезертируют, грабят, офицеров своих убивают! Но ведь самарцы-то добровольцы. Что ж, подпоручик, соглашайтесь, на восток раньше всех уедете! Удостоверение особое выпишем, чтобы везде пропускали!
– Я так понимаю, времени на раздумья нет? Позвольте я возьму с собой своего солдата, он при мне с тех пор, как я
