Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
И тут почему-то на глаза непрошено выскочила деревня, да вплотную, да перпендикулярно к дороге, с деревенскими синими лужами в автобусных промоинах, с комарами над ними. Я даже не успел опомниться от лобового удара с ней.
– Вот он, наш дом, – сказала Раиса Федоровна.
И я обмер. Боже мой! Дома-то нет! Я-то ехал к старому, деревянному, с большими окнами, наличниками, с просторной терраской, с мезонином, с трубой на крыше и вычурным дымоходом над ней. Это всё, оказывается, сломано, а я не удосужился спросить до поездки. Сломано, выкинуто, в лучшем случае – только использован старый фундамент. А то и он не пригодился. Словом, стоял очень практичный, ремесленно выверенный сарай с окнами, ни к какой деревне культурно не относящийся. Это было так обидно. Но ситуация не жалела меня и дальше.
– А! Приехала! Сестра моя старшая! Да еще с молодым ухажером! – прозвучал напористый женский голос, и мы, почему-то с угла, вошли в калитку.
Раиса Федоровна, так же, как в первую встречу с Дианой Гурьевной, строго держалась выученной где-то старомосковской манеры общения и ни на какие колкости не ответила.
Не люблю я угловых калиток. А если это на своем участке – это даже нелепо. Какая-то кособокость. Но внимание мое привлекли пышные парковые дорожки, выложенные безукоризненными дерновыми квадратами по бокам и густо посыпанные желтым речным песком посередине. Младшая сестра Раиса Федоровны, по-деревенски обеими рукам опершись на лопату, продолжила свои ядовитые речи, нахально глядя на нас во все глаза и намекая тем самым, кто в этом доме хозяин.
– И сестра-то ей не сестра, и здороваться-то она не здоровается, и не знакомит, с кем пришла, чего пришла!
Раиса Федоровна шла спокойно, глядя впереди себя, и ни на какие реплики не отвечала.
– Нет, ну ты посмотри! Идет – как в рот воды набрала, – не унималась младшая, как бы приглашая всю улицу и всех соседей рассудить их. – И не поздоровается, и не познакомит! И слова лишнего не скажет!
Раиса Федоровна упорно молчала, идя куда-то за дом, не останавливаясь и глядя перед собой. Я подумал, наверное, зря я сюда приехал, зря напросился. Стал невольным катализатором их резких отношений. Надо было сначала подготовиться, спросить, есть ли дом, спросить, ладит ли она с сестрой, спросить, не отягощу ли я её своей просьбой, а не нестись с бухты-барахты. Может, и вообще лучше было пригласить её в город в музей Тропинина? И полюбоваться там на идеально красивых, благонравных и улыбчивых крепостных крестьянок ХIХ века, одетых то в туники древне-греческих цариц, а то в одежды барынь, трогательно сидящих с букетами цветов или канарейкой в клетке. Потом прогуляться по набережным и всё о деревне поспрошать. Зачем в эти скандалы влезать? Женщина просто ярится, надирается. Что может быть после этого в её доме, кроме открытого скандала?
Но оказалось, я ошибся. Как только мы зашли за угол, перед нами предстала вне всякой логики пристроенная к дому комната Гретхен. Я сразу её узнал, хотя входная дверь находилась с противоположной стороны. Я узнал её раньше, чем мы подошли к двери. Да, это комната одинокой Гретхен из «Фауста». Комод, перенесенный каким-то чудом сюда из старого дома и на нем женское зеркальце, впитывающее всю светоносность и благоухание июльского полдня, когда солнце пробивает яблоневые листы и одновременно излучает всё это обратно в природу, но уже в мистическом ключе, как у Тарковского. Кровать, стул и больше ничего.
– Я сбегаю, поздороваюсь, узнаю, что да как. Ты здесь пока посиди, а потом мы с тобой на усадьбу сходим, – в жанре своей комнаты Гретхен, легко проговорила Раиса Федоровна и убежала.
Из малинника вышел очень рослый, губастый мальчик с удочкой, восклицая: «Тетя Рая, тетя Рая! Смотри, сколько я рыбы поймал!» и исчез за углом. Потом с корзинкой в руках мелькнуло девичье личико. Проворковало: «Раюнь! Раюнь! Малины хочешь?» и опять скрылось в кустах.
Прибежала Раиса Федоровна:
– Сестра зовет нас чай пить. По-деревенски отказываться не положено.
Мы пошли в дом. Там, как я и думал, вся домотканая рукодельная крестьянская культура – всякие подзоры, занавески, полотенца – давно уже были выброшены на помойку и заменены удобным ширпотребом – мягкий диван, телевизор на тумбочке и стол под клеенкой.
Хозяйка дома, младшая сестра Раисы Федоровны, продолжала бросать взгляды громовержицы, но уже в мягкой гостевой форме, как бы озадачившись: а вдруг Райка действительно спятила и проваландается с этим не пойми чего лет десять? Прости мою душу грешную! На серьезный брак это не тянет, а придется как-то все десять лет к нему обиноваться? Не лучше ли подать к чаю несколько льстивости? Выспросить заранее у него самого – что он за человек?
– Вы что, работаете или учитесь? А мама у вас есть? А приводов в милицию нет? Ах, женаты? А развода с женой нет? Или, может, врачи вам что говорят нехорошее? – поставив локти на стол, пытала она меня. А что делать, если я ей за мать теперь? Да, Райка у нас такая, за ней приглядывать надо, она у нас слабохарактерная. А может, вы пьющий? Может, вас на порог нельзя пускать, а мы с вами тут миндальничаем? Может, вы загубите её? Она у нас за глазами. Приехать к разбитому корыту? Мы не согласны.
Ну, и всё в том же духе, немного завуалированно, как бы шуткой. Ведь если по-серьезному – Рая возмутится, а тут как бы деревенский разговор к чаю. Всё и сошло вприкусочку.
А так как я не первый год собираю культурные артефакты, привык уже: как ни подходи к людям – никогда не угадаешь. Вот у жены моей – большое трактовое село, невероятной красоты наличники на домах. Я специально выучился рисовать наличники. Там мотив интересный был – лилии. И так плавно одна в другую переходят.
Стою на дороге в трех метрах от изгороди. Рисую. Выходит хозяйка: «Чего ты стоишь?»
Я говорю: «Рисую наличники».
Не верит. Стою, упрямо рисую, понимаю, что по её логике – я должен был зайти в дом, постучаться, объяснить, что я хочу рисовать наличники. И была бы немая сцена
