Тысяча кораблей - Натали Хейнс
Женщины ждали, беспомощные и надломленные. Что бывает после конца света? Поликсена сидела у ног Гекабы, рассеянно поглаживая ладонью голень матери, точно ребенок. Андромаха устроилась чуть поодаль от свекрови. По рождению она не была троянкой, но вышла замуж за Гектора и теперь принадлежала к их числу. На руках у нее хныкало дитя — шум и паника нарушили его сон. А Кассандра повернулась лицом к океану, беззвучно шевеля губами. Она давно научилась сохранять спокойствие, пусть даже не могла остановить поток слов, извергающийся изо рта.
Ни одна из женщин не плакала. Еще свежи были раны, оставленные гибелью мужей, отцов, братьев и сыновей. Они рыдали по ночам, рвали на себе волосы и одежду. Но у греков, охранявших троянок, не нашлось времени выслушивать жалобы пленниц. Поликсена теперь залечивала почерневший кровоподтек под глазом, а остальные женщины помалкивали. Каждая мысленно обещала себе и другим, что будет горевать в уединении, когда представится возможность. Однако все понимали, что с уединением покончено навсегда. Мужчины с завершением войны лишились жизней. А женщины — всего остального. К тому же победа не сделала греков милостивее.
Поликсена издала низкий гортанный вопль, слившийся с гомоном бакланов и не услышанный поработителями. Как ни старалась девушка подавить горе, она ничего не могла с собой поделать.
— Могли ли мы избежать этого? — спросила она у матери. — Разве Трое суждено было пасть? Неужто не оставалось никакой возможности спастись?
У Кассандры, изо всех сил старавшейся сдержать крик, задрожали плечи. Ее трясло от сильнейшего желания заорать, что она предупреждала их сто, тысячу, десять тысяч раз. Но никто ни разу, ни на миг не прислушался к ней. Они ничего не слышали и ничего не сумели бы разглядеть, а она, пророчица, видела лишь грядущее — бесконечное, вечное. Точнее, не вечное. Собственное будущее Кассандра различала столь же ясно, как все прочее. Его краткость служила ей единственным утешением.
Гекаба взглянула на дочь и провела пальцами по волосам Поликсены. Царица не заметила тонкой пленки сажи, оставшейся на ладони. Ей невыносимо было видеть собственную руку, ласкающую дочь, и понимать, что руки грека осквернят девушку еще до наступления ночи. Вопрос лишь в том, каким мужчинам достанутся дочери и невестки царицы. Каким, а не «достанутся ли» и «когда».
— Не знаю, — ответила Гекаба. — Это известно богам, тебе следует спросить у них.
Устремив взгляд на море поверх голов изможденных подруг по несчастью, она вдруг сообразила, что одна из троянок пропала.
— А где Феано?
Глава 4
Феано
Феано, жена Антенора, мать четырех сыновей и единственной дочери, наклонилась, чтобы зажечь свечу, и заморгала над маленьким чадящим огоньком. Мать четырех сыновей, которые, когда настанет время, не похоронят ее. Четырех сыновей, которые не выжили в войне. Сыновей, уничтоженных безумием сына другой женщины. Слезы Феано были исторгнуты дымом, а еще гневом, горевшим в ее душе, точно свеча, которую она принесла на стол и поставила в центре. Муж сидел напротив, обхватив голову узловатыми руками. Феано не испытывала к нему жалости: война свирепствовала за городскими стенами уже десятый год, но Антенор был слишком стар, чтобы сражаться. Женщина пожертвовала бы весь остаток его жизни (безропотно приняв вдовью долю) в обмен на то, чтобы хоть мгновение провести с одним из своих погибших сыновей.
— Ты не единожды предупреждал Приама, — заметила она, и Антенор покачал головой. Его густые седые брови поднялись над пальцами; жена потянулась над свечой, отняла его ладони от лица и опустила их на стол. — Не единожды, вторила она.
Затуманенный взгляд мужа встретился с ее взглядом, и Феано спросила себя, не кажется ли она Антенору столь же старой и немощной, каким казался ей он с его белоснежными волосами, морщинистой кожей, неизгладимым горем.
— Приам отказывается слушать, — возразил Антенор. — Он смотрит на все ее глазами.
Женщина сплюнула на землю. В Трое на все всегда смотрели только «ее глазами», так было на протяжении долгих десяти лет. Десяти лет, которые отняли у Феано четыре главные драгоценности.
— Ты честно служил Приаму, — сказала она. — И уже много лет назад впервые посоветовал ему вернуть шлюху ее мужу.
— Много лет назад, — эхом отозвался жрец. В прошлом они так часто заводили этот разговор, что он стал казаться Антенору песней, в которой больше нет нужды припоминать слова, как нет нужды припоминать дорогу домой — она сама всплывает в голове.
— Приам был слишком горд, — продолжала жена. — Богиня не раз говорила мне об этом.
Антенор кивнул. Феано была жрицей Афины, когда он впервые увидел девушку вместе с ее родителями в храме. Сколько лет минуло с тех пор? Он не мог сказать. Феано была гибкой и юной, вспомнилось ему, с ясными глазами и острым умом, который с годами ослабел и обернулся нетерпимостью.
— Я сделала подношение — парадное одеяние, — напомнила ему жена. Женщины Трои создали богато расшитое церемониальное одеяние для статуи богини, и прошлым летом Феано посвятила его Афине. Это не помогло троянцам отвоевать у греков покровительство богини. С тем же успехом, шептала Феано, когда с поля боя уносили тело ее младшего сына, можно было поднести богине кучу негодного тряпья: всё без толку. Муж умолял ее не богохульствовать, но теперь, когда у них остался только один ребенок, дочь Крино, женщина была не в настроении выслушивать советы мужа. Богиня, напомнила Феано, ясно дала понять: верните Елену Менелаю, очистите город от скверны. Пошлите с ней десять золотых кратеров[5] Приама, самых больших и богато украшенных, и десять искусно сработанных красных с золотом ковров. Отправьте Париса униженно вымаливать прощение у царя, чью жену он украл. Если не простит, добавила Феано, пускай избалованный Приамов сын заплатит за свое безрассудство жизнью — справедливое воздаяние за похищение чужой жены и попрание векового обычая, гласящего, что гость должен уважать хозяина.
— Приам ни за что не принудит сына потерять доброе имя, — возразил Антенор.
— Потерять лицо! — взвилась жена. — Доброго имени можно лишиться только в том случае, если
