Её скрытый гений - Мари Бенедикт
— Что вы здесь делаете, Розалинд? — снова слышу я голос, и по носовому звучанию понимаю, что это не месье Меринг. Это Мишель, новенький среди наших chercheurs. — Вы не видели табличку «вход воспрещен»? — спрашивает он.
Разумеется, я видела на дверях табличку, что labo закрыта на выходные. Я просто перевернула ее и зашла. Видимо, Мишеля заинтриговала болтающаяся бумажка, и он перевернул ее, чтобы прочитать.
Я смеюсь над вопросом коллеги:
— А вы ее разве не видели? Похоже, вы тоже вошли в лабораторию.
— Туше, — отвечает он, и мы оба смеемся. — Похоже, мы оба не умеем следовать правилам.
— По крайней мере, когда дело доходит до работы.
Мишель внимательно рассматривает мое лицо.
— Вы вся в какой-то пыли.
— Это не пыль. Это отработанные материалы из оборудования для кристаллографии. Я его чищу.
— А это не могло подождать до понедельника? Кажется, многие chercheurs собирались отправиться в Шантильи на выходные, а вы говорили, что обожаете пешие прогулки. Вы же ездили этим летом в Верхнюю Савойю?
Я не могу сдержать улыбку, вспоминая наш недельный поход по «Ла Вануаз», потрясающей и сложной гряде ледников. Шестнадцатимильный поход вдоль хребтов Пекле-Польсет начался еще до рассвета, мы шли в облаках и тумане за проводниками с факелами, а закончили путь с восходом солнца на леднике — одно из самых драгоценных моих воспоминаний.
— Да, мы поднимались на хребты Пекле-Польсет, — говорю я и вижу, как брови Мишеля ползут вверх при упоминании об этом походе, известном своей сложностью. — Я бы с удовольствием отправилась в Шантильи, но мне нужно почистить приборы, чтобы быть в понедельник с самого утра во всеоружии.
Он выглядит смущенным.
— Ваша преданность делу восхищает. Неловко признаться, что я пришел в офис лишь за забытым пальто. Завтра будет холодно, — говорит он, указывая на коричневое твидовое пальто. — Кстати, как дела у Жака? Есть какие-нибудь новости?
Мой разум так переполнен мыслями о мсье Меринге, что на мгновение мне кажется, будто Мишель спрашивает о нашем руководителе, которого тоже зовут Жак. Но затем я осознаю, что он, наверное, имеет в виду моего студента-исследователя, Жака Майера, который на прошлой неделе обрабатывал рентгеновские пленки и по неосторожности повредил руку. Протоколы по использованию реактивов четко прописаны по результатам убедительных исследований, и Жак должен был следовать установленным правилам. Хотя это не уменьшает моего сочувствия его травме.
— Он планирует вернуться к работе завтра.
— Это радует.
— Да, — отвечаю я со вздохом. — Хотя я беспокоюсь, что он возвращается слишком рано: он всегда так торопится. Не хочу, чтобы у него была незаживающая рана, особенно этого пальца.
— Вы говорили ему о своих опасениях?
— Да, но он только развел руками и сказал, что я беспокоюсь напрасно. Ему ужасно хочется вернуться.
— Похоже, он работает с правильной chercheur, — говорит Мишель.
— Что вы имеете в виду?
— Ну вы тоже не всегда соблюдаете меры безопасности. Вы перевернули табличку на двери и, не обращая на нее внимания, зашли в лабораторию. А что, если бы произошло химическое загрязнение?
Я не могу удержаться от смеха. Мишель работает здесь недавно, но он уже хорошо меня узнал.
— Теперь моя очередь сказать «туше».
— Не говоря уже о том, что вы пренебрегаете собственной безопасностью.
— В каком смысле?
Он указывает на стол у входа в лабораторию, где выложены результаты из наших дозиметров. Мы все носим эти устройства для мониторинга радиации, созданные Эрнестом Волланом для защиты ученых, работавших над Манхэттенским проектом, и по окончании недели пленка внутри устройства проявляется, чтобы измерить количество радиации, которой мы подверглись. Я забыла проверить стол, когда вошла сегодня утром.
Я подхожу к столу. Среди всех пленок, показывающих безопасные уровни радиации, я вижу одну, где показатели крайне высоки. Прищурившись, чтобы разглядеть владельца, я узнаю свое имя внизу пленки.
Если об этом станет известно, меня могут отстранить от работы в лаборатории на несколько недель — ради моей безопасности, скажут они. Этого нельзя допустить, особенно учитывая, что нет четких доказательств вреда такой радиации. Мы все знаем ужасные истории о последствиях избыточного облучения, например, о Кларенсе Далли, одном из стеклодувов Эдисона, который умер из-за частого облучения рентгеновскими лучами — куда более трагичный исход, чем неприятности со зрением и пищеварением, которые испытывал сам Эдисон. Тем не менее, несмотря на показания дозиметра, я уверена, что со мной все в порядке. Я никогда не испытывала столь интенсивного или продолжительного воздействия рентгеновских лучей, какому подвергались люди вроде Эдисона или ученых, работавших над Манхэттенским проектом во времена войны. Именно такое воздействие — масштабное или, в некоторых случаях, экстремальное — привело к созданию оборудования для мониторинга безопасности, а не мизерные повседневные контакты с рентгеновскими лучами, как у меня.
Бросив взгляд на Мишеля, я быстро сую пленку в карман своего грязного халата. Он удивленно распахивает глаза, и я вспоминаю, что он новичок в лаборатории. Многие из нас игнорируют или, как я сейчас, специально прячут дозиметрические пленки. Мы не хотим, чтобы наши эксперименты сорвались из-за дозиметров. Но нельзя допустить, чтобы Мишель сообщил о моем поведении: мсье Меринг, возможно, готов закрыть глаза на такое отношение исследователей к правилам безопасности, но он не сможет быть столь снисходительным, если кто-то другой привлечет к этому внимание.
— Давайте это будет нашим маленьким секретом?
Глава седьмая
17 ноября 1947 года
Париж, Франция
Взбежав на три лестничных пролета к квартире вдовы, я поспешно вставляю ключ в замок, а затем замедляю шаг, пересекая главные комнаты, направляясь к узкой лестнице, ведущей в мою мансарду. Хотя я не опасаюсь столкнуться с мадам Дюма — она в основном не выходит из своих комнат, решила так после смерти мужа, а не из-за моего приезда, — она воплощенная благопристойность и пришла бы в ужас, услышав, как я бегаю по ее квартире. Интересно, опубликуют ли мою статью в Acta Crystallographica? Я уверена в своих силах и надеялась, что мое исследование попадет на страницы этого журнала, но голова кружится при мысли, что месье Меринг так высоко ценит мою работу, что предложил ее этому уважаемому изданию. Это само по себе комплимент.
Почти перепрыгивая последние крутые ступеньки, я прокручиваю в голове сцену, которая только что произошла в лаборатории.
Месье Меринг подошел ко мне в конце рабочего дня.
— Мадемуазель Франклин, как продвигается проект?
Я протянул ему только что заполненную таблицу, в которой классифицировала углероды, которые превращаются в графит при нагревании, и те, которые этого не делают.
Он просмотрел и сказал:
— Впечатляющая идентификация закономерностей среди разных типов
