Её скрытый гений - Мари Бенедикт
Мы быстро обнимаемся, и, взявшись за руки, отходим от дядь, теть, братьев и сестер. Я шепчу:
— Ты меня спасла.
Урсула, славящаяся своим чувством юмора и живостью, смеется. Она-то знает, до чего наши родственники бывают воинственны, и мы не раз выручали друг друга за эти годы.
Когда мы обходим многолюдный банкетный зал, она толкает меня локтем:
— Потрясающе выглядишь. Париж тебе идет.
Я улыбаюсь. Я надеялась, что Урсуле понравится мой наряд.
— Это оммаж «Нью-луку» Кристиана Диора. Последний писк моды в Париже.
— Ты купила платье от Диора? — ее глаза удивленно распахиваются.
Она знает мнение папы о показных тратах. Честно говоря, я едва пришла в себя после вчерашнего выговора — отец отчитал меня, узнав, я прилетела в Лондон на самолете, а не переплыла Ла-Манш на пароме — это было бы дешевле, хотя гораздо дольше и тошнотворнее.
— Конечно нет, — я шутливо ударяю ее по руке. — Я сшила его сама. Попросила маму прислать мне парашютный шелк для кринолина, подчеркивающего красивую форму юбки. Сама понимаешь, в Париже с шелком туго.
Я высвобождаю свою руку и кружусь перед кузиной. С Урсулой я могу позволить себе быть слегка легкомысленной: знаю — она не осудит.
— Лондонская мода такая унылая и заурядная. Как же идеально смотрятся завышенная талия, узкие плечи и пышная юбка твоего платья! — она проводит рукой по прямой юбке собственного платья персикового оттенка, впрочем, очень элегантного и отлично сочетающегося с ее персиково-сливочной кожей и вьющимися каштановыми волосами. — А твоя прическа? Ты отрастила волосы и заколола их по бокам заколками — это тоже в стиле нью-лук?
— Нет, я просто скопировала прическу, которую часто вижу у парижанок. Они очень следят за модой и свободно играют со стилями, мисс Урсула. Трудно поверить, что всего два года назад они жили под гнетом нацистов, — я качаю головой.
— Парижская жизнь тебе на пользу. Берегись, мисс Розалинд, чтобы кто-то из французских ученых не положил на тебя глаз! — дружелюбно подшучивает она. Ей прекрасно известны мои взгляды на брак и науку. На самом деле, они известны всей моей семье. Им все настолько ясно, что тети и дяди даже не касаются темы «моих перспектив».
Но этот раз ее шутка звучит слишком правдиво. Я чувствую, как щеки мои горят. Надеюсь, я не покраснела, потому что уж кто-кто, а Урсула не оставит это без внимания, тут же начнет выведывать и истолковывать. А мои чувства слишком новы и незнакомы мне самой, чтобы обсуждать их.
Я пытаюсь сменить тему.
— Ты видела…
Она перебивает меня:
— Даже не думай сбить меня с толку, мисс Розалинд. Я вижу твои румяные щеки. Что происходит?
— Глупости. Ничего, — отмахиваюсь я.
— Почему ты тогда раскраснелась?
— Здесь душно, — говорю я, обмахивая себя рукой, словно веером.
Она берет меня под руку, как делала еще с детства:
— Дорогая кузина, у тебя не может быть тайн от меня.
— Дело в том, что… — я колеблюсь, не желая раскрываться, но понимая, что должна сказать Урсуле хоть что-то. — Французы совсем не похожи на англичан.
— Ага, — в ее глазах вспыхивает огонек. — Знаменитый французский флирт. Ты не устояла перед ним, мисс Розалинд?
— Ничего подобного, мисс Урсула, — улыбаюсь я, думая о мсье Меринге, но не решаясь произнести его имя вслух: — Но от их флирта щеки и правда горят.
Глава шестая
8 ноября 1947 года
Париж, Франция
Я откидываю волосы с лица, и понимаю, что, наверное, испачкала щеку и лоб грязью с оборудования для рентгеноструктурного анализа. «Ну и ладно, — думаю я. — Ведь я тут одна». Кто еще придет в labo в субботу, кроме меня?
Я опускаюсь на колени, осматриваю разобранное для чистки оборудование. Рентгеновская трубка лежит справа, а диффузионные насосы — слева. На понедельник и вторник у меня запланировано несколько важных экспериментов, и если я не очищу насосы от накопившихся отходов и не подготовлю вакуум, то не смогу провести тесты в отведенное время. Не говоря уже о том, что я не хочу обременять себя мерами безопасности, которые лаборатория предписывает ученым соблюдать при работе: они замедляют процесс, и к тому же ни одно научное исследование пока не доказало неоспоримый вред радиации и оборудования. Все научные работы, известные сегодня, описывают только крайне тяжелые случаи воздействия.
Хотя я уже хорошо знаю и оборудование, и типы исследований, которые на нем можно проводить, приходить в лабораторию по выходным стало необходимостью. Раньше я всегда была собрана, но в последнее время чувствую, что мое внимание рассеивается в двух направлениях. Весь рабочий день я с головой погружена в исследования, но тем не менее каким-то образом всегда в курсе, где сейчас месье Меринг и чем он занят. В лаборатории ли он или в своем кабинете, изучает ли результаты своих проектов в одиночестве или консультируется с другим исследователем — я точно знаю, где он и с кем. Хотелось бы покончить с этой слежкой, но я не в силах. Хоть эта рассеянность и не сказалась на качестве моей работы, она повлияла на ее темп — отсюда и работа по выходным в качестве компенсации.
«Дело движется, и я начинаю видеть закономерности», — утешаю я себя, когда остаюсь одна в своей комнате в квартире вдовы, и злюсь на себя за то, что позволила мыслям о мужчине — неважно, что он блестящий, забавный и добрый — отвлечь мое внимание. На самом деле рентгеновский анализ углеродов и графитов оказался настолько информативным, что я планирую подготовить доклад о своих выводах, если месье Меринг, конечно, согласится. Возможно, даже не одну статью.
Когда я тянусь за бензолом, чтобы очистить трубки, хлопает дверь. Я подпрыгиваю, чуть не проливая прозрачную, легковоспламеняющуюся жидкость. Не вставая с колен, я ставлю бутылку обратно и оборачиваюсь, чтобы узнать причину шума.
— Розалинд, — слышу я голос, и мое сердце начинает биться чуть быстрее. Может, это месье Меринг? Это была бы наша первая встреча наедине в лаборатории. Или вообще первая встреча наедине.
— Да? — отвечаю, вставая и закалывая выбившиеся по бокам пряди волос. Я пытаюсь стереть пятна со своего белого халата, но понимаю, что удалить черные разводы сможет лишь стирка. Может, снять халат? Нет, думаю я. Тогда будет заметно, что я решилась прийти на работу в брюках. Я не хочу хоть в чем-то разочаровать
