Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
Кто-то крикнул из рядов построенного полка:
– А где ты раньше был, когда мы отступали зимой и весной?
Дивизионный комиссар, призывая к порядку, стукнул по столешнице стола наганом: «Тише, товарищи, тише, мы не на базаре! Кто хочет высказаться – просите слова!»
– …но такого я не встречал – до прихода в полк этого пополнения! – продолжил Петровский. – В дивизионе товарища Говорковского, а особенно в сотне Федорахина, царит партизанщина, анархия, махновщина. Командир же смотрит на это сквозь пальцы. Политическая у вас близорукость, товарищ Говорковский, а мы хотели вас на полк ставить! Рановато вам ещё полком командовать, когда вы не видите, что у вас под носом орудует скрытый враг, который изнутри разрушает Красную армию, не выполняет приказов нашей ведущей силы партии большевиков, призывает к открытому саботажу. А недавно вы сами были свидетелями, как Федорахин подставил под удар противника весь полк! Видимо, через посланных им разведчиков сговорился с противником, ведь вы сами помните, как он не дал допросить своего разведчика! А уж как он восхваляет армию белобандитов… Спросите у начальника особого отдела, все это слышали сами своими ушами. Однако комиссар, вместо того чтобы вести воспитательную работу, во всём потворствует Федорахину и всю политическую работу превращает в балаган.
– Простите меня! – тут не выдержал и встал Сидинкин с побагровевшим лицом. – Слушай, ты… когда в 1905-м ты гимназисточек домой провожал, да на тройках с ними катался, я на баррикадах свою рабочую кровь проливал! – И, задрав гимнастёрку, он показал на груди рваную рану. – А когда ты в университет поступал, я в царских застенках все зубы потерял. – И, открыв рот, Егорыч показал вставную челюсть. – А пока ты учился, я тоже учился, только на каторге, где двенадцать лет должен был париться за 1905-й год! – И, задрав штанины шаровар, показал следы от кандалов. – У тебя и всех страданий-то за дело трудового народа, что из университета выгнали! А за что? Это ещё проверить надо. А что касается меня, то если хотите – снимайте с комиссарской должности! Я простым бойцом воевать пойду!
– Успокойтесь, Иван Егорович! Мы ваши заслуги хорошо знаем и против вас ничего не имеем. Присядьте, пожалуйста! – вежливо и даже заискивающе успокоил Сидинкина дивизионный комиссар.
– С этим всё ясно! – сказал, вставая, дивизионный особист, что был, похоже, главным здесь обвинителем. – А теперь послушайте, что мы имеем по Федорахину! Мы тут сделали по нему ряд запросов и вот что выяснили.
И начал зачитывать свои выписки, из чего Роман понял, что особый отдел давно уже им заинтересовался. Собрать такую подноготную за сутки просто невозможно. Судя по всему, на это ушёл месяц: именно столько времени прошло с тех пор, когда он первый раз столкнулся с полковым комиссаром. Из досье следовало, что:
– …Федорахин Роман Михайлович, по происхождению из окрестьяненных беломестных казаков, племянник эсера, попал в Красную армию совершенно случайно, совершив уголовное преступление – поджог односельчан в своём селе, и ему было некуда деваться. Служил у белых пару месяцев, затем дезертировал, попал в партизанский отряд, где опять-таки занимался анархией, а когда отступали белые, то всячески защищал последних, которых его товарищ по оружию, Деньгин (ныне алапаевский чекист), брал в плен. И всё ему сходило с рук, так как его дядя-эсер был союзником большевиков и даже занимал должность при комиссаре финансов. Вступив в ряды Красной армии, Федорахин продолжил её разрушение изнутри вышеназванными методами, а уж последнее-то совсем из ряда вон: избил комиссара в присутствии своих бойцов! Но самое главное: умышленно он это делал, или по темноте своей, или по политической близорукости, как тут выразился наш потерпевший? Вот послушайте телеграмму, которую мы получили из Москвы не далее, как вчера!
И он зачитал. Земля ушла у Романа из-под ног, в голове помутилось от услышанного. В бумаге значилось, что «Федорахин Василий Иванович, будучи левым эсером, участвовал в заговоре против большевиков, был изобличён лично товарищем Троцким и расстрелян».
«Вот почему мне дядя не ответил ни на одно письмо…» – холодея, подумал теперь уже бывший командир эскадрона.
Тем временем особист продолжал:
– Из этого выходит, что младший Федорахин тоже враг и сознательно мстил, мстит и будет мстить советской власти за дядю.
После короткого совещания дивизионный комиссар зачитал приговор. Наутро перед строем и перед выступлением полка бывший командир второго эскадрона первого дивизиона должен быть показательно расстрелян в назидание другим.
Сидя в холодном сарае, Роман не чувствовал ни холода, ни страха перед завтрашним расставанием с жизнью. Все мысли его были о дяде.
«…говорят, что души родных людей встречаются там, на небесах! А вот куда они интересно с дядей попадут – в рай или ад? Дядя вроде не верующий совсем в Бога… Что ж, он и так натворил столько, что на семь кругов ада хватит! Оба будем в аду гореть. Слава Богу, в компании с дядей можно и в аду. Будем друг друга поддерживать. Только уж поскорей бы! Я покажу этим гадам, как надо умирать. Наверняка комиссар хочет, чтоб я расплакался перед смертью, на колени упал, прощения попросил. Не дождётесь… вашу мать!»
Так думал Роман, сидя на каком-то чурбаке, прислонившись к стенке сарая. Сколько времени прошло с момента приговора, когда его снова заперли на ночь, он не знал. И как стемнело, он тоже не заметил. Когда принесли ужин, он понял, что штаб готовится ко сну. Часовой время от времени, замерзая, притоптывал ногами. Наконец, несмотря на холод и мысли о дяде, Роман задремал. Очнулся он, когда услышал скрежет в дверях сарая. Что-то трещало, негромко, но продолжительно. А потом он услышал, как на землю упал замок, и в распахнувшуюся дверь ввалилось несколько человек. Знакомый голос воскликнул:
– Фарид, зажигай фонарь! Где он тут!
После того как вспыхнул огонь фонаря, обомлевший Роман увидел Фёдора Крюкова, а в красноармейце с фонарём узнал Фарида Валинурова, того самого разведчика, которого он не выдал особистам. С ними было ещё несколько человек.
– Вы как здесь?!
– Да вот, пришли тебя спасать. Негоже бросать командира, когда сами уходим! – бросил один из здоровенных бойцов.
Роман знал его как бывшего белогвардейца, попавшего с ним в пополнение. Фамилия его была Коломиец.
– Куда уходим? – не веря в то, что происходит, изумленно, почти шепотом спросил Роман.
– К белым, вестимо! За твоего дядю Васю будем мстить. Я ведь его тоже хорошо знал. Да и куда нам еще податься!
