Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Немедленно выдайте нам Валинурова! Иначе вы все будете отвечать за всё, что вы тут творите! – кричал один из арестантов. Другой вторил ему, тыча пальцем в грудь Фёдора Крюкова:
– А тебя я лично буду допрашивать, ты за амбар у меня дорого заплатишь! Попляшешь ещё у меня!
– Выдайте немедленно Валинурова! – повернувшись к Роману, резко сказал особист.
– Так! – повышая голос, почти закричал Федорахин. – Эти ничего не поняли, что я им говорил! Ну-ка, ребята, уложите-ка энтих тыловых крыс на землю, снимите штаны и каждому по двадцать пять нагаек! Я приказываю!
И поначалу смутившиеся такому приказу бойцы набросились на оторопевших особистов, повалили их на землю, затем, несмотря на сопротивление и злобное рычание, стащили с них штаны и стали переглядываться друг с другом, ища, кому же исполнять экзекуцию.
– Эх, наверное, я попробую, ведь они по мою душу приходили! – с нагайкой в руках подскочил Фарид Валинуров, один из тех самых разведчиков.
Он уже замахнулся, и нагайка свистнула в воздухе, но Роман перехватил его руку и со смехом бросил:
– Ладно, хватит с них и голых задов, которые они нам показали! Оставьте их, ребята, пускай убираются от нас восвояси, а то в следующий раз уж мы им обязательно всыплем.
И освобождённые особисты, напялив обратно свои шаровары, стремительно бросились к своей кошовке. Отъехав на безопасное расстояние, они угрожающе помахали кулаками.
Вскоре в расположении дивизиона вновь возникла фигура полкового комиссара Петровского. Увидев Федорахина, он ещё издали закричал ему:
– Вы что себе позволяете?! Кем вы себя вообразили?! Кто вы такой? Развели партизанщину, махновщину, анархию!
На его выкрики появились Говорковский, начштаба Сухоруков и Иван Егорович Сидинкин. Узнав, в чём дело, Егорыч спокойно спросил его о том, что случилось и из-за чего весь шум-гам. Роман последовательно изложил ему суть дела: о требовании особистов, о геройстве Валинурова, уничтожившего огневую точку противника, о гибели его друга-разведчика… И наконец, о том, что сам Роман побывал в особом отделе полка, и начальник его понял. На последних словах Иван Егорович покачал головой, давая понять Федорахину, что он жестоко заблуждается, и вряд ли главный особист его поймёт, а вот взять на карандаш – это, скорей всего, уже произошло.
– Снять с командиров эскадрона! Немедленно снять! Разжаловать в рядовые! – кипятился полковой комиссар.
– Если будет приказ командира дивизии или полка, я это сделаю, а пока такого приказа нет! – отчеканил Говорковский.
– Чего ты, правда, привязался к парню? Ведь он всё объяснил в особом отделе, и пока от них никаких претензий не поступало! – попытался осадить пыл полкового Сидинкин.
– Подождите! До партийного собрания полка осталось немного! Там мы с вами о многом поговорим! В том числе и о вашей агитации, и вообще о вашем… и о вашем поведении! – Комиссар ткнул трясущимся от злобы пальцем в грудь Говорковского, сел на коня и ускакал восвояси.
Глава 3
«Должен быть показательно расстрелян»
А уже на следующее утро красные дивизии перешли в дальнейшее наступление. Не встречая сильного сопротивления, взяли Ишим и с боем Петропавловск. Войска приближались к столице белой Сибири – к Омску. Эскадрон Федорахина вновь отличился в нескольких боях. И несмотря ни на какие возражения полкового комиссара, Романа вместе с другими командирами включили в число награждаемых орденом Красного Знамени. Это награждение должно было состояться после падения Омска. Но именно в этот момент произошло то, что в корне изменило судьбу Романа и поменяло ход его жизни.
Как-то на одном из переходов дивизион догнал и окружил большой обоз с беженцами. Это были в основном женщины и дети. Семьи офицеров, заводчиков, чиновников и просто обыватели из интеллигенции. Тотчас же обоз был остановлен, беженцы, кто пожелал, предъявили документы. Всех опросили, записали пофамильно и, выставив обозу охрану, отправили списки в штаб полка, а те в свою очередь – в особый отдел дивизии.
В один из редких по-осеннему солнечных дней Роман, проходя мимо лагеря, увидел двоих красноармейцев, которые мимо охранника за руки тащили упиравшуюся молоденькую девчонку. За девчонкой поспевала женщина, видимо, её мать, и со слезами на глазах о чём-то просила этих конвоиров.
– В чём дело, бойцы? – направляясь к ним, ещё издали крикнул Федорахин.
Видимо, о крутом нраве командира второго эскадрона уже были наслышаны в полку, а потому красноармейцы сейчас же отпустили девчонку, которая сразу бросилась к своей матери и прижалась к ней. Бойцы развели руками, и один из них, старший, как бы оправдываясь, проговорил:
– Комиссар приказал!
– Какой комиссар? Полковой, что ли?
Красноармейцы кивнули.
– Передай комиссару, что я его распоряжение отменяю! Впрочем… пусть явится ко мне с объяснением! – издевательски бросил командир эскадрона. – Мне этих беженцев командир дивизии поручил охранять!
И бойцы ушли. Но не прошло и полчаса, как на взмыленном коне появился сам виновник конфликта. Спрыгнул, прошел мимо Романа, не удосужив даже взглядом, и, оттолкнув часового, ворвался в лагерь. Вскоре он, таща за руку упирающуюся девушку, мимо того же часового направился к коню. А за ним опять со слезами бежала мать девушки.
– Ты для чего здесь поставлен? – набросился Роман на часового. – Хрен собачий! Сейчас же бегом за дивизионным комиссаром и за Говорковским!
И охранник сорвался с места. Роман, ни слова не говоря, подскочил к уже схватившемуся за луку конского седла комиссару и со словами: «А ты знаешь, комиссар, что у нас в деревне за такие дела делали!» – размахнувшись, саданул Петровского кулаком в челюсть. Тот упал.
– Тебе что, баб мало?! Вон сердобольных крестьянок сколько! На благородных потянуло, на пленниц, на беззащитных?! Понимаю, понимаю… ведь ты студент бывший. Наверное, тоже благородным себя считаешь?
И уже поднимающегося Петровского Роман пинком ноги отправил на землю. А вокруг уже собралась толпа красноармейцев первого и второго эскадрона. Наконец комиссар встал, выплюнул с кровью выбитый зуб и выхватил из кармана «браунинг». Но Федорахин, завернув ему руку, легко отобрал у него пистолет и положил себе в карман шинели.
– Эта штука стреляет иногда! А ты обращаться с ней не умеешь! Застрелишься ещё ненароком! Да и без надобности тебе оружие, ты все равно в бою не бываешь, – под общий хохот собравшихся ёрничал Роман.
Тут появились комиссар Сидинкин с Говорковским.
– В чём дело? Что происходит?
Побитый комиссар, не говоря ни слова, растолкал притихших бойцов, запрыгнул в седло и ускакал. Роман рассказал о случившемся. Егорыч задумался, а Говорковский схватился за голову.
– Эх, что ты наделал! Не объяснили тебе, в известность не поставили…
