Вероника Тутенко - Дар кариатид
За полчаса до обеда девушка была уже у полковника.
— Не пора уже, Владимир Петрович?
— Что-то ты сегодня рано, Ниночка, — удивился он. — Наверное, еще и обед не сварили.
Нина покраснела и отвела глаза. Ей показалось, что полковник догадался о причине ее торопливости.
Владимир Петрович был прав. Обед только-только приготовили.
Нина подавила разочарованный вздох. Бойца, имени которого она не знала, в столовой не было.
Раздосадованная на саму себя, девушка торопливо попросила суп и гречневую кашу с отбивными и, не глядя по сторонам, направилась к выходу.
«Наверное, он уже забыл обо мне», — решила она, и тут же снова разозлилась на себя за то, что вот уже полдня думает о мужчине, которого видела всего минуту.
Но вечером, когда Нина поднималась по лестнице в спальню полковника за подносом, девушку снова охватило непривычное беспокойство, к которому примешивалась радость. Наверняка он придет на ужин! Наверняка!..
Из приоткрытой двери доносился хрипловатый женский голос:
— Но ты сам прекрасно понимаешь, война скоро закончится. И что потом? — донеслось до Нины.
— Прошу тебя, Надюша, не начинай снова… — голос Владимира Петровича звучал непривычно напряженно и устало. — Мы же не раз…
Нина распахнула дверь, и полковник смолк на полуслове.
В кресле, небрежно развалившись, полусидела — полулежала дама средних лет в военной форме и нервно, часто затягиваясь, курила сигарету.
Грубоватые черты лица женщины обрамляли небрежные пепельные завитки, верхние пуговицы гимнастерки были расстегнуты…
Увидев Нину, женщина в военной форме удивленно вскинула брови, смерила недовольным взглядом вошедшую девушку и резко отвернулась, раздосадованная не то тем, что прервали разговор, не то появлением незваной гостьи вообще.
Полковник строго посмотрел на женщину, все так же нервно пускавшую кольца дыма.
— Входи, Ниночка. Что стоишь в дверях? — теперь голос Владимира Петровича звучал по-отечески ласково. — Вот что, Ниночка… — полковник обвел комнату взглядом, в котором сквозила растерянность. — Принеси мне картошку с курицей, а товарищу капитану… — мужчина вопросительно посмотрел на женщину в военной форме, но она продолжала молча курить. — … А товарищу капитану принеси блинчики.
Нина кивнула и поспешила покинуть комнату, где, как дымовая завеса, нависли раздражение и обида.
Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что полковник и «товарищ капитан», как он ее назвал, — любовники.
Не красавица и уже не молода. Она боится его потерять. А у него, наверное, дома жена и дети. А любовница… Не сегодня — завтра кончится война. Забудется походно-полевая жена.
Нина усмехнулась, вспомнив смешное слово ППЖ — так теперь таких называли, и обида за надменный взгляд любовницы полковника сменилась неожиданной жалостью.
Но гораздо важнее было другое… То, что совсем скоро она увидит его…
В столовой было многолюдно. Нина поискала взглядом черные глаза, но его не было ни в очереди, ни за длинным столом, где обычно сидят офицеры.
Девушка рассеянно перечислила все, что заказывал полковник. Для себя попросила кисель, хотя есть не хотелось.
Хотелось забыть. И нестерпимо хотелось увидеть те черные глаза…
Нина вернулась с ужином в комнату полковника в самом мрачном настроении. На этот раз женщина даже не удостоила ее взглядом.
Девушка поставила на стол поднос и быстро вышла из комнаты.
Перед тем, как уснуть, Нина дала себе слово забыть этот обжигающий, черный взгляд.
Утром полковник был не в духе. Женщины с пепельными кудрями в спальне уже не было. Наверное, «товарищ капитан», кажется, он еще назвал ее Наденька, решила все-таки выяснить до конца, что будет с их отношениями, когда закончится война, и все закончилось скандалом.
— Принеси мне что-нибудь мясное, — буркнул полковник, и по выражению его лица Нина поняла, что лучше не уточнять, что именно.
В столовой уже гремела посуда, сливались в веселый гул голоса и взрывы смеха, и надо всем этим откуда-то сверху лились звуки рояля, будто клавиши сами, повинуясь одной лишь гармонии, приходили в движение — так в момент вдохновения руки пианиста уподобляются стихии: дождю или ветру.
Слова этой песни, простые и проникновенные, были у каждого в душе:
«Любимый город, можешь спать спокойно…»
У каждого был свой любимый город… Или село, или деревня…
Нина вздохнула, вспомнив, как по весне белоснежной пеной покрывал Козарь яблоневый цвет.
Мелодия оборвалась резким всхлипом на середине, как если бы внезапно окончился ливень, и еще не успела воцариться в небе радуга.
Нина невольно посмотрела на лестницу, ведущую на второй этаж.
По ступенькам, прихрамывая, спускался белокурый паренек в полосатой больничной пижаме с красной повязкой на левом рукаве.
Он обвел светлыми, будто никогда и не видевшими войны глазами столовую, и Нине показалось, что он на секунду задержал на ней веселый взгляд.
Следом за светловолосым бойцом на лестнице показался другой. Он торопливо и легко спускался вниз, и Нина с радостью узнала в черноволосом красавце того самого бойца с веселым звонким голосом.
Его рука была уже разбинтована.
Он заметил радость в глазах девушки и не скрывал своей.
Они смотрели друг на друга и молчали.
Надо было что-то сказать.
— За завтраком? — вскинул он одну темную бровь-ласточку, хотя это было итак очевидно.
— Да.
— Вы адъютант начальника госпиталя?
— Откуда вы знаете?
— Сказали, — неопределенно усмехнулся вчерашний дежурный по кухне.
— Кто сказал? — спросила Нина, как будто это было важно.
— Разведка доложила, — засмеялся черноглазый офицер.
Нина опустила глаза, не зная, что сказать. Взгляд девушки остановился на красивых руках молодого офицера, которые непостижимым образом казались еще более красивыми от загрубевшей кожи и шрамов. Более красивыми, чем если бы эти длинные, изящные и вместе с тем сильные пальцы украшали перстни с драгоценными камнями. Руки музыканта.
— Это вы сейчас играли? — догадалась Нина.
Мужчина неопределенно усмехнулся.
— Вас ведь Ниной зовут? — резко посерьезнел он.
— Тоже разведка доложила? — вскинула брови Нина.
— Приходи, как отнесешь обед, — теперь голос черноглазого красавца звучал почти смущенно. — Посидим хоть с тобой… поговорим…
— Хорошо, приду… — пообещала Нина.
— Я буду ждать наверху, — молодой боец показал взглядом наверх, откуда только что доносилась мелодия.
— А как вас зовут? — спросила девушка с ударением на «вас».
— Михаил.
Михаил… Даже мысленно девушка не отважилась назвать его Миша, таким красивым и мужественным был молодой черноглазый боец. Если бы не такие ребята… Нина не заметила, как стала тихо напевать «Любимый город», когда подходила к спальне полковника, и девушке снова показалось, что Владимир Петрович с первого взгляда понял, что творится в ее душе.
Нина и сама не знала, что с ней происходит. Весна, беззаботная, дерзкая, белоснежным дурманящим цветением рассыпалась не только по полуразрушенным немецким улицам, но и распустилась миллионами цветков в ее душе.
Девушка смутилась. Поставила поднос на стол и быстро- быстро застучала по лестнице каблучками. Потом, оказавшись на улице, вдруг резко замедлила шаг и нерешительно остановилась на пороге столовой. Робость и радость боролись в сердце Нины.
…Сверху снова лились стройные звуки. Музыкант играл мелодию еще одной песни, рожденной войной, о любви и разлуке.
Нина медленно подошла к лестнице и остановилась. Сверху доносились женские голоса. Один из них, сильный грудной, подхватил «Темную ночь». Другие голоса присоединились к пению нестройным хором.
Девушка хотела было повернуть назад, но передумала и, решительно вскинув брови, быстро поднялась наверх.
В небольшом зале были расставлены стулья. Но все они были свободны.
Четыре женщины в белых халатах обступили пианиста.
Две из них были уже пожилые.
Самой молодой, рыжеволосой, веснушчатой, не было и двадцати. Она стояла, облокотившись на полированную крышку черного концертного рояля, и не сводила глаз с пианиста.
Но он не видел никого вокруг.
Черные глаза сосредоточенно смотрели куда-то вглубь черной зеркальной глади рояля.
Нина тихо подошла сзади.
Увидев ее отражение в полированной крышке рояля, Михаил повернулся, и лицо его осветила тихая нежная улыбка.
Руки замерли в заключительном аккорде и тут же снова начали легко порхать над клавиатурой.
Казалось, пианист забыл обо всем, обо всех, что вокруг, всем своим существом погрузился в стихию звуков.
Нина снова залюбовалась его красивыми руками с длинными пальцами музыканта. Они как будто жили своей отдельной жизнью, становились частью черно-белого пространства клавиатуры.
