Тысяча кораблей - Натали Хейнс
Всю ночь напролет он расспрашивал Телемаха: как обстоят дела во дворце, вышла ли царица снова замуж, кто те женихи, которых упоминал Эвмей и которые беспрестанно увивались вокруг нее? Свинопас уверяет, что молодые мужчины день за днем выпивают у царицы все вино и поедают всех ее свиней. Правда ли это? Сколько всего женихов? Насколько они могучи, хорошо ли вооружены? Одиссей уже собирался мстить тем, кто смел помышлять о женитьбе на его супруге. Некоторые скажут, что это жестоко и несправедливо. Одиссей двадцать лет отсутствовал: кто мог вообразить, что он до сих пор не погиб? Я сама сомневалась, что он жив, отец его тоже сомневался, а мать умерла, сомневаясь, что он когда-нибудь вернется. Я знаю, что сын его Телемах тоже сомневался (хотя с моей стороны неблагородно упоминать об этом). Неудивительно, что юноши Итаки хотели получить возможность сделаться царем: много ли почтения могли они питать к правителю, которого никогда не видели?
Если бы все могло сложиться иначе (надеюсь, ты не сердишься, что я так говорю, Афина), я бы хотела, чтобы Одиссей открылся мне раньше. Одно дело знать, что твой муж сражается на войне далеко за темным морем. И совсем другое — что по пути домой его на каждом шагу задерживают чудовища, боги и шлюхи. Но обнаружить, что он воссоединился с сыном раньше, чем с женой, — это стало последней каплей. Мне известно, что ответит Одиссей, когда однажды я подниму этот вопрос. Он скажет, что прежде, чем ввязаться в битву, ему нужно было удостовериться в ее исходе. Муж всегда проявлял предусмотрительность, всегда просчитывал возможности. Но вот он здесь, так близко, а я совершенно одинока. Единственный человек, к которому я могла бы обратиться за утешением, — наш сын, но и его Одиссей отдалил от меня. Всего на день-два, я знаю. Но Телемах был и остается моим единственным ребенком. Когда Одиссей уплыл в Трою, я лишилась возможности иметь других детей. И он должен был понимать (они с сыном оба должны были понимать), что после многих лет ожидания мужа, который все никак не возвращается, потеря сына, отправившегося странствовать по Греции, чтобы попытаться найти пропавшего отца, стала для меня большим ударом. Конечно, я все прощу Телемаху: какая мать не простила бы? Но из всех поступков, совершенных Одиссеем в разлуке, труднее всего мне простить эту маленькую жестокость. Я и на сей раз знаю, как он будет оправдываться: это же всего на несколько дней и с благими целями. Ему легко говорить, ведь он не провел двадцать лет в ожидании. Я не могу отделаться от ощущения, что Одиссея больше волнует месть женихам, чем благополучное воссоединение с женой.
И это вторая причина, по которой я обращаю к тебе молитвы, Афина. Я благодарю тебя за то, что ты доставила Одиссея домой. Но кто он, этот вернувшийся человек? Мой муж — умный, хитрый, неотразимый, любящий отец и сын? Или надломленный воин, столь изнуренный кровопролитием, что ныне склонен все затруднения решать при помощи меча? Ибо человек, которого я любила двадцать лет назад, ненавидел саму мысль о войне. Он даже притворился помешанным, чтобы не плыть в Трою. Помнит ли он это? Я помню. И ведь Одиссей никогда не был трусом, ты это знаешь не хуже меня, однако он избегал войны, как только мог. Я слышала рассказы о его уловках, фокусах и коварстве и думала (каждый раз!): это мой мужчина! Мой Одиссей, всегда предлагавший самые хитроумные козни, вечно спасавший положение своей изобретательностью. Перестала ли я в какой-то миг замечать, сколько людей погибало в результате каждой из его выдумок? Считала ли их смерть случайным последствием, когда на самом деле в этом и заключался весь смысл? Когда Одиссей на пути домой потерял всех спутников, была ли это несчастливая случайность? А вдруг (Афина, мне не хочется признаваться в подобных мыслях, но они будут изводить меня, пока я не облеку их в слова) он намеренно выбросил товарищей за борт, а не потерял их? Что тогда?
Прости меня, богиня: я на мгновение прервала молитву. Не имея в виду оскорбить тебя. На чем я остановилась? Ах да. Преображенный облик Одиссея обманул всех, кто его видел. Даже тех, кто знал царя Итаки лучше остальных (например, меня). Единственным существом, которое он не сумел обмануть, был Аргус. Не потому ли, что ты, умело помогая Одиссею, все же забыла, что собака может помнить хозяина? Я, разумеется, не хочу сказать, что это твоя вина. Но Аргус был еще щенком, когда Одиссей отправился под Трою. Муж выдрессировал молодого пса и научил его командам. А потом муж уехал, и щенок превратился во взрослую собаку. С годами морда у пса поседела, былая резвость пропала. Аргус был из тех редких дворняг, что могут прожить больше двадцати лет. И вот, когда Одиссей проходил мимо, направляясь от хижины Эвмея к нашему дворцу, старый пес учуял запах хозяина. Аргус уже пару лет как не лаял, да он и тогда не залаял. А вместо этого взмахнул хвостом раз, другой и опустил уши, словно ожидая, что Одиссей протянет руку и погладит его по голове. Муж увидел, как шевельнулись хвост и уши, и в эту самую минуту понял, что дряхлая дворняга и есть тот щенок, которого он покинул когда-то. Он хотел приласкать животное, но побоялся выдать себя. А мгновение спустя это уже не имело значения, потому что Аргус — такой старый, слабый и непривычный к потрясениям — испустил последний вздох. Совершенная нелепость, что во всей этой ужасной саге о войне и трагедии больше всего меня огорчила смерть старого пса. Но так и есть, и этого нельзя отрицать. Собака всю жизнь ждет возвращения хозяина и умирает, как только ее желание исполняется. Даже сказители сочли бы это происшествие слишком душещипательным, чтобы включить его в повествование.
Одиссей прибыл во дворец — добравшись наконец до родного дома, — все еще переодетый нищим. Я приветила его, как привечаю любого незнакомца, нуждающегося в пище и ночлеге. Тебе, Афина, лучше меня известно, что наш долг перед богами — принимать любого странника как дорогого гостя. Женихи встретили неузнанного Одиссея с неприязнью, как встречали любого бродягу. Они глумились над ним и угрожали ему. Антиной запустил в него скамейкой и попал ему в спину. Любопытно, но никто не заметил, что
