Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
XV
Кхак жил и работал в домике, где разместилась типография. За тот месяц, который он прожил в Хайфоне, ему удалось привлечь к работе наборщика Лапа. Затем Гай переселила их в дом к своей бабушке, где решили разместить и горком партии. Бабушка жила в селе, недалеко от уездного центра, и, опасаясь, что здесь их легко может обнаружить полиция, Кхак перешел на новое место, рассредоточив типографию и группу связи. Теперь даже Гай, основной их связной, не знала, где находится типография. Место для типографии Кхак подыскал случайно. Обычно, наведываясь в город, Кхак переправлялся через речку на пароме. Рядом с переправой стояло несколько крохотных лавчонок. Там он и повстречал Кеня, уличного парикмахера. Кхак обратил внимание на этого парня, приметив, что на внутренней стороне ящика его походной цирюльни была наклеена небольшая карта мира, и территория СССР была закрашена красным карандашом. Кхак спросил его с простодушным видом:
— Это что за страна?
— Россия.
— Это там, где коммунисты у власти? Там, кажется, народу несладко живется.
— Не знаю. Только там, говорят, нет ни бедных, ни богатых, ни королей, ни мандаринов.
Так они познакомились, а вскоре стали друзьями. Однажды Кень пригласил Кхака к себе. Он жил вдвоем с матерью. Хотя ей было за шестьдесят, это была еще довольно крепкая женщина. С тех пор Кхак часто бывал у них, и мать Кеня относилась к нему как к родному. Узнав, чем занимается Кхак, они еще больше полюбили его. Теперь Кхак приходил к ним в дом как свой человек. Когда же он спросил, не могли бы они с товарищем поселиться у них в доме, мать Кеня сказала только: «Здесь у нас тихо, дом на отшибе, но сами видите, какая у нас бедность. Устроит ли вас это?» Вначале Кхак и Лап поселились в маленькой комнате в глубине дома. Целый день они были одни: мать Кеня с утра уходила жать траву, собирать навоз и возвращалась поздно вечером. Кень вскакивал чуть свет и, подхватив свой ящик, спешил к парому. Домой он возвращался, когда уже темнело. Односельчане знали, как трудно живут мать с сыном, и редко кто заходил в этот крытый камышом домик на самой окраине деревни.
Кхак и Лап целыми днями работали в комнатушке, не высовывая носа из дому, и даже парашу поставили в своей комнате — точь-в-точь как в тюремной камере. Только когда совсем темнело, они выходили подышать свежим воздухом и немного размяться. Но и тогда разговаривали только шепотом. Если Кхаку нужно было уйти по делам, он обычно дожидался темноты. Он знал тропку, которая через камыши вела в поле. Возвращался он всегда около полуночи или под утро, как только забрезжит рассвет.
Однажды к дому Кеня примчалась целая ватага мальчишек. Обитатели задней комнатки сидели не дыша, боясь, как бы какой-нибудь озорник не вздумал заглянуть в дом, пока нет хозяев. Но ребята ограничились тем, что побегали по двору и по саду, и вскоре ушли. Кхак и Лап перевели дух.
После этого случая с согласия Кеня они перестроили часть дома, где находилась их комнатка: замуровали дверь, а чтобы можно было проникнуть в каморку, сделали лаз с задней стороны дома. Лаз прикрыли старенькой плетенкой и замаскировали копной сена. Теперь если бы кто и вздумал обойти весь дом, то и тогда не обнаружил бы их комнатушку.
Целыми днями они работали при слабом свете, проникавшем в каморку сквозь щели в соломенной крыше. Особенно тяжело было Лапу, который вообще почти не выходил из комнаты. Лишь иногда, в солнечные дни, мать Кеня, убедившись, что кругом ни души, тихонько звала его: «Лап, выходи, сынок, погрейся!» Лап ненадолго вылезал из своей норы в сад и сидел на солнышке. Отвыкшие от яркого света глаза его постоянно щурились, лицо стало серым, отечным, а руки до того исхудали, что суставы выпирали узлами.
Работы у типографии прибавлялось с каждым днем. Тогда-то Кхак и привел Ланга, старшего сынишку сестры Лапа, — мальчик работал чистильщиком обуви. Ланг стал помогать Лапу, а кроме того, он держал связь с Гай, доставлял ей листовки, приносил от нее почту. Вначале литографским камнем им служила обожженная глиняная плита, а краску заменяли обыкновенные фиолетовые чернила. Потом Кхак решил печатать с восковки. Однако достать восковку было сложно. Агенты тайной полиции уже приняли меры — восковку продавали только в двух французских магазинах, причем покупатели обязаны были предъявлять документы и за ними тут же устанавливали слежку. Но Лап, печатник-профессионал, никак не мог смириться с кустарными методами работы; однажды он выпросил у Кхака несколько донгов, поехал в Хайфон. В городе он разыскал друзей из типографии газеты «Курьер» и вернулся с настоящим литографским камнем, двумя валиками и несколькими пачками краски. Помимо этого, он привез целую миску типографского шрифта. Лапу не терпелось печатать настоящим шрифтом, но буквы были французские, без тональных значков. Кроме того, шрифт, как обнаружил Кхак, был настолько необычный, что первые же листовки, напечатанные этим шрифтом, привели бы полицию в типографию «Курьер». Так что от шрифта пока пришлось отказаться. Кхак считал, что даже рукописные листовки, размноженные в их типографии, были огромным успехом. Но Лап не оставлял мысли раздобыть вьетнамский шрифт.
Типография работала теперь бесперебойно. Кхак писал небольшие брошюры простым, понятным для всех языком и выпускал таким форматом, что их легко можно было спрятать в кармане. Они распространяли их везде, где только было можно. Потребность в брошюрах росла. В темной каморке было отпечатано «Обращение к согражданам» , подписанное Хайфонским городским комитетом. В одну ночь оно было расклеено по улицам, и все в городе узнали, что коммунистическая партия существует, что она призывает всех бороться против империалистической войны. Дважды в месяц стала выходить газета «Искра», на двух страницах, тиражом двести экземпляров. Кхак едва успевал справляться с работой, ему приходилось часто бывать на собраниях, вести организационную работу. К тому же он сам писал все материалы в газету, вплоть до стихов.
Несмотря на репрессии, семена, посеянные той темной ветреной ночью, начали давать всходы. Рабочее движение пробивало себе дорогу. Так молодые весенние побеги пробиваются вначале среди голого галечника, а там, смотришь, все вокруг покрывается зеленой порослью. Кхак чувствовал, что в памяти народа еще свежи бурные события недавних лет, когда действовал Демократический фронт. Сейчас люди вынуждены были молчать, но разве вытравишь из памяти волнующие картины демонстраций и забастовок, приводивших в
