Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи

Свадебный обед накрыли в доме невесты. Жених достал угрей, купил на рынке вермишели из рисовой муки, соевого пудинга и бутылку водки. Куен принесла им курицу. Сварили лапшу с куриными потрохами, на закуску мелко нарубили курятины, к соевому пудингу подали соленый соус из креветок. Приготовили угрей и два полных блюда вареного риса. Получилось два больших подноса, уставленных угощением. От жениха были только брат с женою. От невесты гостей было больше: тетушка Муй, лекарь Зяо с Тхао, тетушка Май и Куен. Дон ходила к самому Кханю просить, чтобы отпустили на свадьбу Соан, но Кхань и слушать не захотел.

Свадьба получилась скромная и не очень веселая. Брат Кунга и его жена были явно недовольны, что у них появилась новая родственница. Теперь придется отрезать Кунгу целое шао земли.

XIV

Ночь была холодной. Тускло светила луна. Здесь, за городом, Кыа текла среди тростниковых зарослей, тянувшихся вдоль берега насколько хватал глаз. Вдали, над Хайфоном, стояло багровое зарево. Электрический свет города словно отодвинул тьму, и в эту светящуюся пустоту выбрасывал свой белый дым цементный завод. Ветер подхватывал дым, уносил в сторону, и он стлался по земле.

С моря дул соленый ветер, он проносился над тростником и дальше, над всей безлюдной равниной. Казалось, сейчас в бескрайних просторах холодной ночи гуляет один лишь ветер. Но вот на берегу появилась небольшая группа людей. Они, словно тени, быстро скользили по тропинке. Их силуэты на мгновение мелькнули на фоне неба и тут же исчезли среди зарослей тростника. Вскоре показалась новая группа. Люди шли из окрестных сел, из рабочих поселков, из бедных пригородов Хайфона. Шли разрозненными группами, не зная друг друга, даже не различая в темноте лиц, но все они шли на митинг. Митинг! Вряд ли среди них нашелся бы хоть один, который знал, откуда появилось это незнакомое слово и что оно означает. Но в памяти у всех было живо воспоминание о том, как совсем недавно при слове «митинг» толпы людей заполняли улицы, и каждый чувствовал себя во сто крат сильнее.

Но этот митинг проходил ночью, тайно, в глухих зарослях тростника. Люди подходили и группами рассаживались вокруг дерева. Их было уже более полусотни. С того края, где мелькали косынки, послышался сдержанный женский смех, но он тут же стих. Холодный ветер то раздувал тонкие рубашки, то прижимал их к телу. Люди ежились и покряхтывали. Даже те, кто был одет в европейские пиджаки, сидели, подняв воротники и втянув голову в плечи... «Э‑хе-хе!.. Ну и холодище!..» Кое-кто от холода стучал зубами. В толпе то тут, то там возникал приглушенный разговор, слышался сдержанный смех. Люди старались усесться потеснее, чтобы хоть немного согреться.

Но вот к дереву подошел какой-то мужчина. Лицо его невозможно было различить в темноте.

— Соотечественники! Товарищи!.. — Разговоры тотчас смолкли. Эти два слова, такие непривычные, заставили всех насторожиться, люди затаили дыхание и с волнением ждали, что скажет незнакомый оратор. — К нам пришел представитель Коммунистической партии Индокитая рассказать о положении в стране.

Говоривший отошел и сел, смешавшись с толпой. Кхак подошел к дереву.

— Небось от доклада в такую погоду не очень-то согреешься.

Неожиданная шутка вызвала оживление. Кто-то из задних рядов громко ответил:

— Ничего, товарищ, говори! Знали, куда шли, потерпим...

Кхак не видел лиц сидящих в темноте людей, но он чувствовал, что они с нетерпением ждут, что он скажет.

— Прошло около пяти месяцев с тех пор, как началась война империалистов Франции и Англии с итало-германскими фашистами. Давайте посмотрим, что же принесла нам она, эта война между капиталистами?

Кхак начал с того, что рассказал, как подскочили налоги: только в Северном Вьетнаме общая сумма налогов за год превысила прошлогоднюю более чем на миллион донгов, причем особенно возросли так называемые налоги оборонного значения. Но почему, собственно, оборонного? На чью оборону идут эти деньги? Власти продолжают облагать народ новыми, совсем уже бессмысленными налогами: за переезд на новое место жительства, за пользование электричеством, водой. С помощью своих прихвостней французы создали «Общество франко-вьетнамского братства», повсюду устраиваются благотворительные ярмарки, киносеансы, футбольные матчи, вечера с «добровольными пожертвованиями», и все это для того, чтобы выкачать из народа побольше денег...

Кхак сделал минутную паузу. Все молчали. Когда он произнес: «Общество франко-вьетнамского братства», кто-то из женщин презрительно фыркнул. Кхак чувствовал молчаливую поддержку слушателей. Он заговорил горячо, все больше и больше увлекаясь.

— Мало того, они усилили и прямую эксплуатацию трудящихся. В стране голод, нищета и бесправие. Французы хватают всех, кто выступает в защиту интересов народа. Они распустили товарищества рабочих, намереваясь отвоевать и те мизерные уступки, на которые вынуждены были пойти под нажимом трудящихся. Хозяева вновь увеличили рабочую неделю до шестидесяти двух часов. Служащие должны теперь поочередно работать по воскресеньям и праздникам. Всюду, и особенно там, где рабочее движение ослаблено, где рабочие разрознены, хозяева чинят произвол, увеличивают рабочий день, сокращают число рабочих. Так, шелковую фабрику они хотят перевести с трехсменного режима работы на двухсменный по двенадцать часов в смену, и уволить таким образом более тысячи человек.

— Верно! — громко крикнул кто-то из толпы.

Люди зашумели, и слушатели и оратор давно забыли про холод.

— И все это делается под предлогом оказания денежной помощи метрополии, «матери Франции». Но это их, а не наша родина! Капиталисты, отрастившие себе брюхо на грабеже трудового люда, продолжают обогащаться. В Уонг-би они урезали зарплату рабочим. Десятки тысяч трудящихся ждут безработица, голод, нищета, бесправие!..

Голос Кхака дрожал от напряжения. Вокруг стояла мертвая тишина.

— И наконец, посмотрите, что делается в наших семьях. За каких-нибудь несколько месяцев только из Северного Вьетнама было отправлено во Францию более семидесяти тысяч вьетнамцев. Это значит, что в семидесяти тысячах семей у жен отняли мужей, у родителей — сыновей и бросили их в мясорубку войны. Они отбирают под свои аэродромы нашу землю, сносят наши дома. В районах Сан-бо они сравняли с землей целые деревни, захватили сотни мау крестьянской земли. Нет ни одной провинции, из которой бы не забирали людей на принудительные работы. Десятки тысяч рабочих загнаны за колючую проволоку, где они живут под открытым небом, как в тюремных лагерях. Но война продолжается. Жизнь станет еще тяжелей. Скоро они начнут отбирать у нас рис! У журавля та же судьба, что и у всех птиц, у крестьянина та же беспросветная жизнь, что и у рабочего! Братья!