Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай не хотел гнаться за ним ради нескольких купюр, глядя в спину Лао Сянь-эра, он делано рассмеялся:
– Это самый настоящий грабёж!
Шан Сижуй возмущённо добавил:
– Он уже такой старый! Ранее он даже часы у меня стащил. И проиграл их!
Чэн Фэнтай похлопал его по спине:
– Шан-лаобань, не будем на него обижаться, не так уж и много там было денег.
Нахмурившись, Шан Сижуй сказал:
– Тут дело не в деньгах. Я больше всего ненавижу, когда старики поступают непорядочно, тем самым не имея уважения и к себе! Когда я только приехал в Пекин, то оставил его служить в труппе «Шуйюнь», а он и там постоянно устраивал беспорядки! Крал вещи, причём крал так глупо: срезал жемчуг с моего театрального костюма и заложил в ломбард, думал, я не замечу? Потом, когда я кормил его задарма, он начал подстрекать детей курить опиум и играть на деньги! Старый хрыч! Живьём в могилу меня загонял! – Он сжал кулаки и вскинул их: – Будь это чужой мне человек, я мигом отволок бы его в тюрьму!
Чэн Фэнтай слушал Шан Сижуя, искоса поглядывая на него и улыбаясь. Тот посмотрел на него и спросил:
– Чего ты так смотришь?
Чэн Фэнтай улыбнулся:
– Я думаю, что Шан-лаобань на самом деле хороший человек, не такой уж ты и бессердечный.
Шан Сижуй повёл подбородком, не считая нужным огрызнуться.
Оба вернулись к машине, время уже близилось к пяти. Лао Гэ прождал их несколько часов, но по-прежнему был полон сил и готов к работе, не выказывая ни капли нетерпения или расхлябанности, – истинный водитель на своём месте!
Чэн Фэнтай спросил:
– Едем в театр «Цинфэн»?
Шан Сижуй кивнул, сегодня он давал вечернее представление.
Глава 22
Лао Гэ припарковался на привычном месте, и Чэн Фэнтай с Шан Сижуем прошли в гримёрку через тёмный узкий проулок. Шан Сижуй с улыбкой сказал:
– Я никогда не хожу за кулисы таким путём, ты знаешь это место лучше меня.
Только они подошли к двери, как услышали доносящиеся из гримёрки крики взрослых, детский плач да женские визги – небось, те опять затеяли ссору из-за куриного пуха и чесночной шелухи. Шан Сижуй уже привык к подобным беспорядкам и, не выказав ни малейшего признака беспокойства, со вздохом сказал:
– Второй господин, внутри снова подняли шум. Как вы на это смотрите?
Чэн Фэнтай любил поглазеть на шумиху, поэтому с улыбкой ответил:
– Я подожду, пока ты не отыграешь вечернее представление, а потом отвезу тебя домой.
Услышав это, Шан Сижуй рассмеялся:
– Вы, с вашим статусом, будете просто сидеть за кулисами, дожидаясь меня?
Чэн Фэнтай ответил:
– А я не буду сидеть попусту. Как представление начнётся, так я пойду в зал. Чтобы послушать твоё представление, я забронировал отдельную ложу в театре «Цинфэн». А перед началом Шан-лаобань ненадолго приютит меня в своей гримёрке, так пойдёт?
Улыбнувшись, Шан Сижуй кивнул и не спеша распахнул двери, тон его голоса вмиг переменился:
– Что такое? Чего вы опять расшумелись?
Чэн Фэнтай вошёл вслед за ним. Став руководитем труппы «Шуйюнь», Шан Сижуй установил одно правило: все должны собираться за сценой раньше его. И сейчас музыканты, портные и все остальные члены труппы «Шуйюнь» теснились в гримёрке, обмениваясь растерянными взглядами. Чэн Фэнтай время от времени захаживал за кулисы, когда выдавалась свободная минутка, чтобы поболтать с Шан Сижуем, и все актёры труппы «Шуйюнь» его хорошо знали, так что, завидев и на этот раз, не чувствовали себя стесненными его присутствием. В особенности это касалось нескольких базарных девок, которых присутствие чужака лишь распалило, одна из них вытолкнула вперёд плачущую в голос девочку и проговорила:
– А вы сами её и спросите!
Шан Сижуй склонил голову и весьма миролюбиво спросил у девчушки:
– Эръюэ, говори, что случилось!
Это была исполнительница амплуа сяодань Эръюэ, носившая сценический псевдоним Эръюэ Хун. Шан Сижуй сам купил её после приезда в Бэйпин. Оттого, что куплена она была, когда на дворе стоял февраль, с лёгкой руки Шан Сижуй получила имя как у проститутки[127]. Прочие её шиди и шимэй[128], купленные в тот же год, получили имена Саньюэ Хун, Уюэ Хун, Лююэ Хун, Циюэ Хун, Лаюэ Хун…[129] Если что-то хорошо пошло, нужно следовать этому до конца, да и Шан Сижуй никогда не беспокоился о подобных пустяках слишком много.
Чэн Фэнтай сидел закинув ногу на ногу, а рядом на диване лежала газета – разумеется, никто за кулисами газет не читал, однако в этом еженедельнике печатались небылицы из жизни Шан Сижуя. Тот покупал каждый выпуск, а потом просил кого-нибудь прочитать ему вслух. Раскрыв газету, Чэн Фэнтай увидел, что на сей раз в ней напечатали биографию господина Шана как главы «грушевого сада». Читая газету вслух, Чэн Фэнтай в то же время наблюдал за тем, как главный герой написанного разбирался с внутренними неурядицами.
Хотя Эръюэ и заливалась слезами, на самом деле ничего страшного она не натворила: дело было в старом правиле их труппы, согласно которому актрисы амплуа дань не могли касаться кисти, обмакнутой в киноварь. Коснувшись, тем самым они проявляли непочтительность к основоположнику искусства и заслуживали побоев. Сегодня Эръюэ впервые вышла на сцену и тут же сорвала овации всего зала, а потому, спустившись со сцены, она всё ещё пребывала в большом волнении. Один из её шиди сидел перед зеркалом, гримируясь в хуаляня[130], и подозвал её к себе, прося помочь, двое подростков разговаривали и смеялись, и Эръюэ по неосмотрительности коснулась кисти, обмакнутой в киноварь. К несчастью, несколько коварных стерв это заметили и с криками «Я тебя убью!» подняли страшную шумиху. Другие, ещё более коварные стервы, пытаясь затеять ссору, бросились на защиту Эръюэ Хун, не давая её бить, обе стороны разразились гневными выкриками.
Услышав, что произошло, Чэн Фэнтай понял, что помимо борьбы разных клик внутри труппы здесь замешано ещё кое-что: дебют Эръюэ Хун, новой восходящей звезды, вызвал зависть других актрис и членов труппы. Листая газету, он бросил взгляд на Эръюэ Хун: несчастная, вызывающая жалость девчушка на вид
