Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
— Мы у себя в классе решили переписать эту листовку и раздать своим друзьям из других школ.
— Это, пожалуй, правильно. Но смотрите, чтобы не узнали почерк, а то вам несдобровать.
— А мы напечатаем ее на машинке.
— Надо быть очень осторожными. Поймите, это уже не игра.
Хой так и не знал, что посоветовать ребятам. Он понимал: то, что они задумали, не принесет большой пользы, к тому же это очень опасно. А впрочем, как знать... Может быть, это будет той искрой, которая зажжет факел, а эти, на первый взгляд, мелочи могут стать началом больших дел. Во всяком случае, он не имеет никакого права отговаривать ребят от их затеи. Если бездействуешь сам, то хоть не мешай другим! Но тут он снова представил себе те опасности, которые подстерегают наивных и непосредственных мальчишек. Ведь они так легко могут попасться в лапы тайной полиции! Но что делать? Был бы здесь Тхиет, он бы научил их действовать! Хой вспомнил Кхака. Где теперь он? Вполне возможно, что Кхак в Ханое и события на улице Иен-нинь — дело его рук. Хой возвратил листовку Киму и сказал неопределенно:
— Как хотите, но, по-моему, это очень опасно. Не успеете оглянуться, как попадетесь.
— Не попадемся, — возразил Ким. — Мы будем осторожны. У меня есть двое друзей. Мы поклялись, что будем всегда вместе. Решили создать подпольную ячейку и больше никого не посвящать в наше дело.
Хой мысленно улыбнулся: «А сам уже посвятил...»
— Ребята избрали меня старшим. Правда, мне самому еще многое непонятно, а спросить некого. Скажите мне откровенно, вы состоите в партии?
— В какой партии? — Хой невольно оглянулся.
Глаза Кима сверкнули в темноте.
— В коммунистической...
Хой с какой-то непонятной грустью ответил:
— Нет, Ким, я не в партии...
На лице Кима было написано разочарование.
— А вы не могли бы подсказать, как нам связаться с кем-нибудь из них? — с надеждой в голосе спросил юноша.
— Были у меня знакомые, да сейчас я их потерял.
Хой подумал о Кхаке. В памяти всплыло улыбающееся лицо друга, квадратный подбородок...
Хой не принимал активного участия в революционном движении, но всякий раз, когда что-либо происходило в стране, он беседовал с Кхаком, и эти беседы помогали ему ориентироваться в событиях. Теперь он особенно остро ощущал потребность в таких беседах, ведь, в сущности, он так же одинок и беспомощен, как и эти ребята. Возможно, даже более беспомощен... И тут Хой вдруг вспомнил о Нгуене. Может, поискать его? Он преподавал в школе «Тханг-лонг» и печатался в газете «Лао донг»[29]. Хой не был с ним лично знаком, но его знал Дьем, дядя его жены, они работали в одной школе.
— Вот что, я попробую узнать в одном месте. А вы пока не порите горячку. И передай Бану, чтобы он не делал глупостей. Особенно эта затея — избить сына Фенга — совсем ни к чему. Главное для нас — французы.
— Ну , если Толстогубый что-нибудь вобьет себе в голову, выбить это оттуда не так-то легко. Может, лучше вам самому поговорить с ним? Вас он скорее послушает.
На следующий день во время обеденного перерыва Хой пошел к Дьему. Старый учитель жил в небольшой двухкомнатной квартирке на Китайской улице. У него был отдельный дворик и кухонька. Дьем только что пообедал и, сгорбившись, сидел на одном из старинных стульев с трубкой и стаканом кипятку в руках. Увидев Хоя, он встал ему навстречу.
— А-а!.. Что же это ты, дорогой племянничек, пропал и не показываешься! Присаживайся.
Дьем выглядел еще молодо, хотя голову его уже густо посеребрила седина.
— Нган, завари-ка чаю своему двоюродному брату! — крикнул он дочери.
Из соседней комнаты вышла девочка, она приветливо улыбнулась гостю и достала из шкафа чайную посуду.
— Как выросла Нган, — улыбнулся Хой. — И все больше становится похожа на тетю.
— Правда?
Старый Дьем расплылся в улыбке и с любовью поглядел на дочь. Это была его любимица. Жена у него умерла десять лет назад, оставив ему двоих детей. Сейчас Нган было уже четырнадцать.
— Ты, наверно, пришел по поводу квартиры?
— Нет...
— А Тхао пишет, что у тебя с квартирой что-то не в порядке. Если так, то переезжай. Квартира, правда, у меня небольшая, но для тебя место найдется.
Хой улыбнулся. Тхао, оказывается, уже написала дяде. Все беспокоится, как бы из-за учеников у него не вышло неприятностей. Она уже не раз предлагала ему переехать к дяде и сердилась, когда он не соглашался.
— Она вечно за меня тревожится. Но пока у меня все в порядке. Если мне понадобится жилье, я, конечно, скажу. А где, кстати, Лок?
Лицо старика сделалось суровым.
— Не спрашивай меня о нем! Я отказался от него...
Старик выбил трубку и дрожащей рукой заложил в нее новую порцию табаку. Хой замолчал, не решаясь продолжать расспросы.
— Ты же знаешь, что французы вербовали в армию учеников. Так вот, он записался в военную школу. Сколько я ни говорил ему, все напрасно. Решил стать французским офицером, мерзавец! Блеск офицерских погон настолько его ослепил, что он забыл о долге перед родиной. И за что только бог наказал наш род? Подумать только — пошел служить к французам! Нет у меня больше сына!
Голос Дьема дрожал от обиды. И лицо как-то сразу постарело. Сейчас он выглядел почти стариком.
Нган стояла в углу, не решаясь вставить слово в защиту брата. Хой молча прихлебывал чай. «А Нган, — подумал он, поглядывая на девочку, — на этот счет, кажется, имеет свое собственное мнение. Лок, наверное, не поладил со стариком, вот и ушел в эту школу...»
Хой хорошо знал характер дядюшки Дьема. Старик и шагу не позволял сделать детям самостоятельно. И когда те противились, он так орал на них, что впору было бежать из дому. Дьем привык быть хозяином в своей семье, и чем бо́льшие неприятности он испытывал на службе, тем сильнее это отражалось на детях.
— Где же эта школа? — спросил Хой. — Я бы написал ему, узнал бы, как и что.
— Узнаешь у Нган. А я и адреса его знать не желаю. Бог с ним! Я запретил ему приходить сюда и писем от него не хочу получать. Если хочет писать сестре — пусть пишет.
