На острие меча - Вадим Николаевич Поситко
– Ты вовремя, трибун. – Аквила едва заметно тряхнул головой, более ничем не выдав своего напряжения.
– Может, отпустите? – скалясь в уродливой гримасе, прорычал незнакомец.
Вифиниец шагнул к нему.
– Это вряд ли.
– Я так и думал.
Плащ с капюшоном полетел на землю, обнажая широкие плечи и мощную грудь неимоверно сильного человека. На бритом черепе играли пятна света и тени; в толстых, как корабельные весла, руках покоились два коротких меча.
– Ты мог бы направить свои таланты на куда более благородные дела, – не без уважения заметил Аквила.
– Как-нибудь в другой раз, – огрызнулся громила и, пригнувшись, занял боевую стойку.
Он выдержал три атаки, ловко орудуя обеими руками. Удары и выпады римлян парировал и отбивал с мастерством закаленного в многочисленных схватках бойца. Отвечал не менее дерзко и стремительно. На плече Аквилы появилась свежая рана, а туника Лукана разошлась еще в одном месте, обнажив под собой красный порез. Наконец Аквила изловчился и все-таки достал его: рывок влево, тяжелая спата из правой руки перелетает в левую, рубящий удар под коленку. И когда противник, охнув и потеряв равновесие, на краткое мгновение открыл правый бок, вифиниец быстрым, отточенным движением вогнал в его печень меч, провернул и резко выдернул.
Черные, как ночь, глаза полыхнули в последний раз, и незнакомец повалился на мостовую, вытянувшись в ее пыли во весь свой немалый рост.
– Хороший был бой, – с видимым облегчением сказал Аквила, поднял плащ убитого и вытер об него клинок.
– И достойный был противник, – прибавил Лукан, осматриваясь. – А где же наш провожатый?
* * *
Когда пали первые два наемника, Диомен до крови прикусил губу. Дело принимало куда более серьезный оборот, чем он мог предположить. Эти двое римлян оказались для людей Двурукого не такой уж и легкой добычей. Когтей и зубов у них хватало. Даже трибун проявлял завидную для его юного возраста отвагу и сноровку. И когда на плитах мостовой появились еще два трупа (молодой латинянин сумел-таки одолеть этих недоумков), Диомен понял – его плану грозит полный провал. Отчаяние уже захлестнуло его, подобно набежавшей из глубин понта холодной воде, как вдруг взгляд зацепился за движущуюся к нему в темноту переулка фигуру. Человек передвигался на четвереньках, оглядывался и всхлипывал, и Диомен не сразу узнал слугу Гераклида. Хоть каким-то боком удача поворачивалась к нему!
Отступив назад, чтобы дать Скопасу заползти в улицу поглубже, царский шпион затаился. Он уже знал, что будет делать – в голове моментально созрел новый план. Как рысь, поджидающая в густой листве свою добычу, ждал свою жертву и Диомен.
Слуга заполз в переулок настолько, что отсветы пламени с перекрестка уже не касались его задранного зада. Ткнулся лбом в стену забора и изверг из себя мерзкий поток жижи.
Диомен прикрыл нос полой плаща.
Тем временем Скопас отполз от дурно запахшей лужицы и сделал слабую попытку подняться. Боспорец ему этого не позволил. Схватив за полосы – благо во взлохмаченной шевелюре слуги было за что ухватиться, – вывернул шею несчастного так, чтобы можно было видеть его глаза. Ничего, кроме животного ужаса, в них не было, поэтому Диомен негромко, но настойчиво спросил:
– Хочешь еще пожить?
Узкое лезвие кинжала, приставленное к горлу, придало вопросу больше убедительности. Слуга моргнул, боясь открыть рот или просто кивнуть, чтобы не пораниться. И тогда боспорец спросил снова:
– У твоего хозяина в последнее время были гости не из местных?
– Тот римский офицер. – Скопас, не смея двинуть шеей, указал глазами назад. – Что моложе.
– Еще кто? Вспоминай! – продолжал допытываться Диомен, нависая над несчастным слугой, как орел над кроликом.
– Еще… – пропищал тот, собираясь с мыслями. – Еще был какой-то сириец. А может, и не сириец вовсе. Кто его знает.
– Зачем приходил? От кого?
– От Лисандра из Нимфея. О чем говорили, толком не знаю. Выпивший был.
– Ну! Припоминай! – Диомен надавил на кинжал. Скопас ойкнул.
– Да они знакомы были. Тот сириец и этот трибун.
Этого Диомену было достаточно. Усмехнувшись, он заговорщически подмигнул греку… и на всю длину вогнал лезвие в тонкую дряблую шею.
…Остывшее тело Скопаса нашли уже утром. Гераклид очень сокрушался по поводу смерти старого слуги, который давно стал неотъемлемой частью его дома. Лукана же не покидала мысль, что нападение на них с Аквилой не было случайным; вне всяких сомнений, это была спланированная и тщательно продуманная акция. Но кто этот враг, дергающий за невидимые нити? И в какую смертельно опасную игру он втянут? Невольно вспоминался памятный вечер в Остии и разговор с Нарциссом. Так неужели секретарь императора был прав, и в армию проникло предательство? На последний вопрос ответа пока не находилось.
Глава 18
Аякс бежал легкой рысью, радуясь выпавшей наконец возможности размять ноги. Его пушистый хвост, играючи, то и дело касался крупа трусившей рядом рыжей кобылы. Искрившаяся золотом трава мягко принимала их копыта, скрадывая шум и даря ощущение неиссякаемой свободы.
– Будь уверен, Аквила замолвит за тебя словечко, – с беспечностью говорил Марциал, приподнимаясь в седле и вглядываясь вперед. – А Галл, дружище, ценит в людях больше всего мужество и преданность. Уж я-то знаю это!
– Меня все устраивает так, как оно есть. – Лукан пожал плечами. – В конце концов, я защищал и свою жизнь.
– Разумеется, и свою тоже. – С губ Марциала сорвался легкий смешок. – При случае обрати внимание, как стал посматривать на тебя Котис.
– И как же?
– Как ребенок на дорогую игрушку!
– Это еще почему?
– У принцев свои ветры в мозгах.
– Он уже почти царь, – поправил приятеля Лукан.
По приказу Галла они совершали разведывательный рейд к оборонительной линии боспорцев, или, как ее тут называли, стене Асандра. Позади них такой же неспешной рысью двигался отряд всадников – турма из кавалерии легиона. Командовать этим рейдом был назначен Марциал, Лукан сам вызвался в помощники. Авл Дидий не возражал. А вот Флакк такого рвения товарища не понял.
– Ты же только что с корабля? – удивился он.
– Вот именно. Не хочу расслабляться, а то сам не замечу, как стану походить на местных эллинов, – попытался отшутиться Гай. – Да и Аяксу не мешало бы размяться. Застоялся он в конюшнях Херсонеса.
Он и Аквила прибыли в расположенный под Феодосией римский лагерь накануне вечером. С ними в городскую гавань вошли
