Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай тоже улыбнулся и даже не огрызнулся. Фань Ляню показалось, что он вдруг стал слишком уж молчаливым и спокойным, как будто в нём пробудилась юношеская застенчивость. На самом деле в прошлом Чэн Фэнтай таким и был, но затем он занялся торговлей, и ему приходилось общаться с разными людьми, проходить сквозь бесчисленные беды, что приготовил ему этот бренный мир, и постепенно он обратился в сладкоречивого хулигана и бесстыдника с масляными устами и скользким языком. Но, когда он сталкивался с чем-то, что трогало струны его души, к нему вновь возвращалась эта его черта характера.
Чэн Фэнтай сказал:
– Раньше я не понимал, почему образованные люди не учатся как следует, а вместо этого все как один сближаются с актёрами. Но, повстречавшись с Шан Сижуем, я понял. Шурин, скажу откровенно, я…
В этот миг Чача-эр, закончившая упражняться на пианино, ворвалась в комнату и бросилась в объятия Чэн Фэнтая с жалобами, как она устала. Фань Ляня она будто бы и не заметила. Фань Лянь поспешил подняться, он хотел предостеречь Чэн Фэнтая, но при Чача-эр это было неудобно. Чэн Фэнтай потушил сигарету, снял с Чача-эр верхнюю одежду, накрыл её одеялом и сжал в своих объятиях. Фань Лянь был свидетелем того, с каким количеством женщин обнимался и ласкался Чэн Фэнтай, теперь же, увидев, как Чэн Фэнтай обнимает младшую сестру, Фань Лянь ощутил, что в сердце у него зародилось странное, необъяснимое чувство; попрощавшись, он ушёл.
Пары фраз в разговоре с Фань Лянем оказалось достаточно, чтобы Чэн Фэнтай разобрался в своих чувствах, наконец-то он полностью пришёл в себя и понял, чего же он хочет. Вечером он протёр лицо горячим полотенцем, намазался кремом и со всей тщательностью стал прихорашиваться – эдаким благоухающим щёголем он и вышел из дома. В прошлом вторая госпожа всегда бранила его, когда он вот так уходил из дома и бродил по городу, были у него какие-то дела или нет, неважно, он искал ночных приключений, однако последние несколько дней он безвылазно просидел дома, это заставило её беспокоиться. Сегодня, увидев, что он окончательно оправился и ведёт себя, как обычно, вторая госпожа испытала огромное облегчение и дала Чэн Фэнтаю наказ повеселиться как следует, дома всё в порядке, обратно торопиться не стоит.
Этой ночью Чэн Фэнтай отправился на встречу с Шан Сижуем.
Чэн Фэнтай не пошёл за кулисы. С неба до земли всё заволокло снежным туманом, и он приказал Лао Гэ остановиться у входа в тёмный проулок, а сам тихо сидел на заднем сиденье и курил, окно было приоткрыто, и сквозь него ветром в машину заносило маленькие колючие снежинки, которые били его по лицу, но он не обращал на это никакого внимания. Зато Лао Гэ несколько подмёрз, он вжал голову в плечи и растирал руки. Обернувшись, он бросил на Чэн Фэнтая взгляд, и ему показалось, что в последнее время тот и впрямь отличается от себя обычного. Столько времени сидит и ждёт этого актёра пекинской оперы – Шан Сижуя, вроде бы, – не лучше ли подождать его за кулисами, в тепле? Неужто он вдруг решил проявить уважение к этому Шану, стоя подле его ворот! Но какой в этом смысл?
Когда представление окончилось, страстные поклонники столпились у входа в театр и ещё долго не расходились, надеясь хоть глазком увидеть Шан-лаобаня и лично высказать ему свой восторг. Их собралось слишком много, толпу охватило возбуждение, и Шан Сижуй не осмелился безрассудно перед ними показываться, дабы не стать причиной беспорядков. Прошло ещё полчаса, порыв страсти спал, и поклонники начали понемногу разбредаться. Только тогда из тёмного проулка стали показываться кучки актёров, занятых в сегодняшнем представлении, они выходили по двое-трое. Актрисы, судя по всему, собирались отправиться на ночные семейные торжества давать представление, они были разодеты, словно цветущие ветки во всей красе, а у входа в проулок их давно уже поджидали рикши. Шан Сижуй и Сяо Лай вышли последними, хозяин и служанка неторопливо шли по переулку, прячась под одним зонтом. Шан Сижуй был выше Сяо Лай на голову, поэтому зонтик держал он, а на локте Сяо Лай висел ротанговый сундучок, наверняка нагруженный чайной утварью Шан Сижуя, лёгкими закусками и прочими нужными вещами. Два человека, прижавшись друг к другу, шли сквозь снег и ветер, и от этой картины становилось тепло на сердце – так они казались близки.
Чэн Фэнтай увидел его и резко наклонился к рулю. Он дважды нажал на клаксон, чем порядком напугал Лао Гэ. Услышав гудок, Шан Сижуй и Сяо Лай одновременно вскинули головы, Шан Сижуй узнал эту машину по блестящей фигурке женщины с длинными крыльями[98] на капоте и тотчас же счастливо улыбнулся. Увидев выражение лица Шан Сижуя, Сяо Лай сразу же догадалась, чья это машина, она давно уже не видела, чтобы кто-то заставлял Шан Сижуя так радостно улыбаться. Лицо её немедленно вытянулось, и она остановилась, не желая идти дальше.
При взгляде на Чэн Фэнтая Сяо Лай вспомнила о событиях тех лет в Пинъяне. Чан Чжисинь, пользуясь своим положением любителя пекинской оперы, завязал знакомство с труппой «Шуйюнь». Он был хорош собой и обладал прекрасной репутацией, к тому же охотно тратил деньги и проявлял заинтересованность в искусстве, вот и заманил обманом сестру и брата, Цзян и Шана, сыграть для него «Легенду о Белой Змейке»[99]. Но только Сяо Лай было известно, что Шан Сижуй с самого начала невзлюбил Чан Чжисиня. После того как всё случилось, он как-то шепнул Сяо Лай украдкой:
– Едва взглянув на этого человека, я почувствовал к нему отвращение. Мне почудилось, что он заберёт у меня многое и мне его не одолеть. Взгляни-ка теперь, так всё и вышло.
Теперь Сяо Лай испытывала к Чэн Фэнтаю то же чувство.
Шан Сижуй всучил Сяо Лай зонтик и поспешно проговорил:
– Возвращайся домой и жди меня там! – А затем, невзирая на снег, что заволок собой всё вокруг, ринулся к машине.
Сяо Лай с зонтом в руке, растерянная, пробежала за ним пару шагов по снегу, её охватило уныние, а душу объял страх.
Усевшись в машину, Шан Сижуй потряс головой, стряхнул с одежды снег и с улыбкой спросил:
– Как долго второй господин ждал? Почему же вы не прошли за кулисы?
Чэн Фэнтай молча глядел на него с лёгкой улыбкой на устах, и выражение его лица неуловимо отличалось от прежнего. Из его улыбки исчезла насмешка, теперь она была скорее ласковой, словно таила в себе множество невысказанных слов, так мог бы улыбаться
