Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Шан Сижуй, не замечая Сяо Лай, прошёл мимо неё внутрь дома, развязывая шарф; но, стоило ему вспомнить, что этот шарф только что повязал ему сам второй господин, как руки его застыли, а улыбка на лице стала ещё шире. Перехватив шарф наподобие струящегося рукава, он взмахнул им, набрал полную грудь воздуха и, встав во дворе, устремил прямиком в небо громкий крик: «Ах! Прекрасная жена! Дождись нас, мы с тобой пройдёмся по садам!»[101]
Шан Сижуй обладал драгоценным голосом, отлитым из золота и приправленным чеканным серебром, и, хотя он пел в амплуа дань, мощи в его лёгких было не меньше, чем у актёров шэн. Одним криком он прорвал тридцать три неба и сотряс небесную печь, в которой Верховный достопочтенный владыка Лао[102] изготовлял свою пилюлю бессмертия. На дворе стояла глубокая ночь, и от его крика на востоке с плачем проснулись дети, а на западе залаяли щенки, проснулись все соседи на два ли[103] в округе, а с навесов посыпался снег, лежавший до этого плотным покровом. Какие-то поклонники оперы, заслышав этот крик, во сне повскакивали с кроватей и через несколько дворов стали превозносить его:
– Шан-лаобань! Как поёт-то, за милую душу!
Шан Сижуй воздел руки к небу, благодаря слушателей.
Сяо Лай, глядя на него, решила, что он снова тронулся рассудком.
Глава 18
Второй господин Чэн со всей серьёзностью подошёл к восхвалению актёра и, разумеется, делал это образцово. Когда Шан Сижуй давал представления, он заказывал пять-шесть больших корзин с цветами и посылал ко входу в театр «Цинфэн», чтобы их расставили по обеим сторонам от ворот. Подписаны корзины были всего двумя иероглифами: «Второй господин». После представления Шан Сижуй и Чэн Фэнтай в суровую зимнюю пору прогуливались вокруг озера Хоухай[104] и долго разговаривали. Чэн Фэнтай всегда любил болтать всякий вздор, а Шан Сижуй был ещё большим пустословом, стоило им только найти общую тему, и разговор шёл как по маслу, трёх-четырёх часов им не хватало, чтобы наговориться. Лао Гэ ехал за ними на машине, сопровождая на всем пути.
Вдруг Шан Сижуй остановился, опустил голову и дважды чихнул. Чэн Фэнтай поправил его шарф и с улыбкой сказал:
– Как только вернёмся обратно, я подберу тебе норковую шубу, она такая пушистая, Шан-лаобань в ней будет выглядеть очень забавно.
Шан Сижуй захлюпал носом и улыбнулся в ответ:
– Тогда я буду точь-в-точь как нувориш.
Чэн Фэнтай ответил:
– Это я в шубе словно нувориш, а Шан-лаобань будет как хитренький кролик. – Стоило ему произнести эти слова, как он тут же раскаялся. Шан Сижуй исполнял женские роли, был чувствителен к своему положению, а он, как назло, сравнил его с кроликом![105] Хотя во время разговора ему это и в голову не пришло. Он внимательно глянул в лицо Шан Сижуя, но тот, видимо, не усмотрел в его словах особого смысла, лишь наивно усмехнулся, сморщив носик, словно какой-то простачок.
Шан Сижуй похлопал Чэн Фэнтая по спине и с улыбкой проговорил:
– Второй господин, пора нам идти по домам, но я ещё столько всего вам не сказал.
Чэн Фэнтай взглянул на часы, время уже было позднее, но расставаться он не желал:
– Шан-лаобань, а что, если сегодня вы приютите меня у себя?
Глаза Шан Сижуя вспыхнули:
– Второй господин, я ждал этих слов от вас так долго. Мне всегда казалось, что вы человек весёлый и смешливый, приветливы с каждым, но на деле сблизиться с вами не так-то просто, вот я и не осмеливался пригласить вас к себе домой.
Точка зрения Шан Сижуя была вполне обоснованна. Чэн Фэнтай, кого только не увидит, тут же обходится с ним со всей горячностью, однако эта сердечность была всего лишь манерой общения, а не проявлением глубины его чувств.
Лао Гэ подъехал к северной стороне переулка Логусян, чтобы, как обычно, сперва высадить у дома Шан Сижуя, но откуда ему было знать, что его второй господин вдруг прикажет:
– Отправляйся домой и спи. Завтра утром приезжай на машине сюда и жди меня. Если вторая госпожа начнёт расспрашивать, скажи, что я играю в мацзян в резиденции Фань, – с этими словами он вслед за Шан Сижуем вышел из автомобиля, и они рука об руку вошли внутрь.
Сяо Лай, девушка хрупкая, часто оставалась дома в одиночестве и поэтому крепко запирала ворота на засов, она обладала острым слухом – Шан Сижую достаточно было легонько постучать по воротам раза два, и она тут же бежала во двор, чтобы распахнуть двери. Сегодня же вечером, открыв ворота, не успела она расспросить Шан Сижуя, как у него обстоят дела, голоден ли он, как за ним, толкнув створку, протиснулся кто-то ещё.
Чэн Фэнтай расплылся в льстивой улыбке:
– Барышня Сяо Лай, побеспокою вас, уж побеспокою, и в самом деле нехорошо вышло.
Чэн Фэнтай обращался с Сяо Лай с особой учтивостью, потому как знал, что она девушка незаурядная. Она и Шан Сижуй считались слугой и хозяином, но отношения у них были как у брата и сестры, к тому же Сяо Лай обладала значительным авторитетом в принятии решений. И уж тем более незаурядным казалось ледяное выражение её лица, с которым она ему противостояла, Чэн Фэнтай ещё не встречал женщин, которым он не нравился!
Сяо Лай неверяще смотрела на Шан Сижуя, в её взгляде плескался гнев.
Шан Сижуй почувствовал, что Сяо Лай, кажется, разозлилась, но он не был мастаком в одурачивании людей, поэтому застыл на месте, стыдливо хихикнув и проговорив:
– Пойди разогрей для меня воду, я помоюсь. А ещё нам со вторым господином Чэном нужно обсудить одну роль.
Чэн Фэнтай тоже улыбнулся Сяо Лай:
– Да, мы хотим поговорить о театре.
Не проронив ни слова в ответ, Сяо Лай с безучастным лицом отправилась за горячей водой, от неё веяло ещё большим холодом, чем во время саньцзю[106] – в самую студёную зимнюю пору. Она словно обратилась ледяной статуей.
Чэн Фэнтай сказал:
– У
