Отрадное - Владимир Дмитриевич Авдошин
Нагрянуло лето после третьего класса. Я даже подумать не успел, что же дальше насчет разделения меня с родителями? Вернулся в сарай и доволен? Ан нет. Две девочки-соседки, почти ровесницы, пригласили меня на новую, детскую, специально выстроенную их отцом Павловым, по просьбе дочки Тани, терраску.
Он работал в московской школе столяром. Тогда в школе столяру много работы было. Все сдвоенные парты – деревянные. Стулья, учительские столы, шкафы, полы, двери, окна – всё было деревянное. И чинить ему приходилось очень много. Дочь же на даче нудила, что двум старшим братьям отец построил гараж с сарайчиком для отдыха (они смеялись – караван-гараж), а мне отдельную терраску не можешь? И он выстроил им небольшую, но очень удобную для настольных игр на трех-четырех человек терраску.
В настольные игры и во всю эту комбинаторику я не большой любитель играть, но лето было сплошь дождливым. А в терраске – это просто дождинки по стеклу. Это первое. А второе – я увидел: если требования отчима выполнить и уйти на весь день из дома (за исключением обеда), то ему будет просто легче. Когда он один и я рядом без всякой цели, без всякого смысла, – он раздражается. Видимо, две войны оставили его в живых, но сильно попортили нервы.
Так что задружился я у девочек с одной игрой. Ну, вы, наверно, и сами знаете, с какой? Конечно, это «Приключения Буратино». Там, на картонке все картинки про него были нарисованы, как в мультфильме, одна к одной, что было очень приятно. И как от папы Карло уходил и как его в дороге надували якобы друзья Лиса и Кот. Ну и дальше по тексту. Не нравились мне эти книжки про девочек, которые мать меня заставляла по абзацам читать. Про мальчиков на войне будет попозже, а сейчас Буратино как раз.
Глава 16. Письмо
«Любезная Александра Прокопьевна! Сестричка моя троюродная! Пишу тебе после Успения владычицы нашей, пресвятой Богородицы. Сначала о делах крестьянских, которые нам, конечно, никто не отменял. С уборкой урожая в основном справились. Картохи запасено довольно, хотя сенца в этом году наготовлено маловато, и боюсь, к весне придется подкупить. Марютку свою (ну ты знаешь, у меня две коровы) я покрыла. Теленка ждем о следующем годе. А Катька, вторая корова, – нетеля. Ну и шут с ней. Для того двух и держим, чтобы перебоев с молоком не было. Ни грудным детям, ни молодняку скотскому. Кур летом держали до сорока штук, а к зиме сократили до двадцати. Овец – восемь, и три поросёнка держим на четыре дома в отдельном, недавно выстроенном общем загоне. Так что к зиме подготовлены. Голодать не будем.
А во вторых строках моего письма у меня к тебе серьезное дело. В позапрошлом годе брат мой с молодой женой объявился. Ну, как молодой? Тридцать лет, вдовушка, ребенок. Это для него самое хорошее. У такой женщины и намерения уже серьезные и в сердце всегда найдется еще одно место. Да и сам он уже тридцать восемь годков. Всё-таки жизнь помотала, две войны прошел. Я их приняла, как мать благословила. Понравилась она мне. Серьезная, видная, за мужа держится. Теперь они в Подмосковье остановились. И ты там живешь. Теперь бы хорошо немного на люди их выводить, чтобы они в ещё неокрепшей семье от хозяйства, от забот и работ немного отвлекались и по праздникам выходили бы на люди, и вспоминали бы на людях, что они дали завет друг другу жить супругами, а не закрывались бы у себя в доме.
Вот я и думаю: сюда-то в Воронеж приглашать далековато. А вот если бы ты их к себе в Химки пригласила при удобном случае? Как бы ты меня выручила! Неустойчивой первоначально семье – в люди нужно. Это я, душа, точно знаю. Чтобы себя показать и на других посмотреть. На празднике люди родовыми чувствами и новостями живут. Это и хорошо. Выручи меня при случае, ладно? Привет тебе от Прокопия Александровича и старушки Петровны.
Писано в сентябре 1959 года в деревне Замарань Воронежской области».
Нам же пришло другое письмо: «Уважаемый Алексей Михайлович! Пишет вам Александра Прокопьевна. Троюродная сестра вашей ненаглядной сестры Власии Михайловны. Приглашаем вас с супругой на проводы любимого нашего старшего сына Владимира в Красную армию.
Я, урожденная А.П. Кузнецова, Воронежской обл., дер. Замарань, а по мужу Доронина. В просьбе моей прошу не отказать. Писано в октябре на день рождества Богородицы в дер. Химки Московской обл.»
И отчим загорелся ехать. Но мать ему напомнила о своем слове сыну, которое она дала два года назад – никуда больше без меня не выезжать. У отчима испортилось настроение. Он-то думал, что они одни съездят, а тут такое! Но мать начала его убеждать в том, что так не получится. Мы на праздник, а мальчонка дома? Взаперти? Один, как звереныш? Отчим нехотя, но согласился после такого красноречия. И мы поехали.
Наконец-то я увидел реликвии, в наследство мне оставленные отцом и столь дорогие моему сердцу: большой, нет, огромный Белорусский вокзал, с верхним, какого нет ни у какого другого здания, светом. И как туда люди забирались, чтобы окно сделать?
И любимое мое метро. Правда, не Комсомольская и не Новослободская. На переходе на Комсомольскую – две обманки. Ты идешь около стены, а сверху подсвечено и тебе кажется, что за стеной – улица. А на Новослободской цветные стекла так выложены и подсвечены, что кажутся драгоценными камнями. Нет, в маршруте с отчимом их не было. Зато был непревзойденный «Сокол». Эта станция, впервые виденная, с её блеском стальных линий и динамикой конструкций напомнила мне отца, его главное настроение в жизни. А главное настроение в жизни у него было – догнать свое время, которое война, а это четыре года, так бессовестно украла. Догнать тех, кто не ходил на войну, догнать в саморазвитии и карьере, в получении благ и денег.
Я ведь никогда не был здесь, а теперь это был для меня его портрет. Какая разность с отчимом. Отчим из-за двух войн безнадежно остался там, в военном времени, отдав там все силы, все нервы «за нашу и вашу победу». А в мир он вступил уже на дожитие, хотя был еще не старым человеком. Хотел скромно, по-солдатски, в общежитии при автобазе дожить
