Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов
…Отряд, который вёл за собой Василий Голицын, и в котором бежал за князем Иван Воейков, вывернул из-за угла дворца как раз вовремя.
Меньшой увидел, что несколько стрельцов несут на руках безжизненное тело. Бежавшие, судя по всему, поначалу попытались прорваться к Боровицким воротам, однако этот путь им отсекли несколько верховых казаков. Тогда стрельцы, оценив, что покинуть территорию Кремля со своей ношей им не удастся, укрылись во внутреннем кремлёвском Конюшенном дворе. Из Конюшенного двора имелись ворота наружу, однако они вели на берег пруда, и моста через запруженную Неглинную тут не имелось. К тому же сам Конюшенный двор был перегорожен, и беглецы оказались в той его части, откуда выхода не имелось вовсе.
– Всё! – возликовали преследователи. – Сами в западню забрались!..
На крепкие ворота, которые изнутри заложили беглецы, обрушился град ударов – крепкие плахи старались расщепить бердышами, топорами, у кого-то в руках оказалась алебарда…
– Сдавайтесь! – кричали повстанцы. – Достанем ведь!..
Наконец, под дружным натиском штурмующих ворота рухнули. Преследователи полезли в открывшийся проём. А навстречу им ударил залп десятка пищалей. С криками боли и злобы толпа отхлынула назад. На земле осталось лежать несколько тел – неподвижных, и корчащихся от боли.
– Куда палите, дурни?!. Свои же!..
Сгрудившихся за стеной повстанцев раздвинул Василий Голицын. Отважный воевода, он решительно шагнул в проём, сделал пару шагов, остановился, показывая, что один.
Против него у стоявшего в глубине двора дома ощетинились стволами и бердышами стрельцы Украинского полка.
– Хватит нам друг дружку гробить! – решительно сказал Голицын. – Отдайте Самозванца – и ступайте на все четыре стороны. Его вы всё равно не спасёте, так чего ж кровь проливать!..
– А отпустишь?.. Не обманешь? – с сомнением отозвался старший караула.
Голицын жёстко ухмыльнулся.
– Мы только что целую роту немецких колбасников отпустили! А своих-то чего ж жизни лишать?..
– Побожись! – крикнул старший.
Голицын широко перекрестился.
– Вот те крест, Фома неверующий! Отдавайте Самозванца – и катитесь на все четыре стороны!
Старший обвёл взглядом своих подчинённых. Кто знает, как бы он поступил в такой ситуации на поле брани с неприятелем. А тут… Поднимать оружие против своих не всякий сможет.
Стрелец распрямился, бросил на землю пищаль.
Его примеру последовали и остальные – кто торопливо, демонстрируя покорность, кто, напротив, всем своим видом показывая, что принимают неизбежное, но вынужденно, без охоты.
Их всех тут же оттеснили в сторону от двери в дом. Внутрь тут же устремились повстанцы.
– Я понимаю, ты старший? – в упор спросил Голицын у стрельца.
– Я.
Боярин повернулся к оставшимся рядом помощникам.
– Повесить его!
– Ты ж божился! – ошарашено отпрянул стрелец.
– Они у Господа за меня этот грех отмолят! – кивнул на убитых сподвижников Голицын.
И поспешил в избу.
Старшего стрельца уже волокли к воротам, над которыми болталась перекинутая верёвочная петля.
– Прощайте, братцы! – кричал несчастный. – Помолитесь за меня!..
– Прощай и ты! – разноголосо откликнулись его безоружные подчинённые. – Спаси Господь душу твою!..
– Иисусе Христе и Пресвятая Богородица!.. – торопливо шептал обречённый, уже не сопротивляясь…
А его горло уже перехватывала грубая верёвка.
Воейков, повинуясь невесть откуда взявшемуся порыву, вкинул в ножны саблю и подхватил валявшуюся на траве пищаль. Торопливо взглянул, заряжена ли… После чего втиснулся в избу – уже к финалу трагедии.
Лжедмитрий лежал на земляном полу. Одна нога его оставалась в сапоге, второй сапог, разрезанный и окровавленный, валялся рядом. Шитый золотом кафтан оказался перепачканным, изодранным… Пуговицы с кафтана уже кто-то сорвал – наверное, драгоценные… Дорогого пояса тоже не было…
– Братцы, пощадите! – молил лежавший на земле человек, заглядывая в глаза собравшимся. – Я же озолочу, братцы!.. Боярынь вам в жёны отдам… В усадьбах станете жить!..
– Ну-ка!.. – решительно раздвинул оказавшихся впереди повстанцев Воейков. – Дай-ка я…
Убийство
И избивали Иудеи всех врагов своих, побивая мечом, умерщвляя и истребляя, и поступали с неприятелями своими по своей воле.
Есф. (9, 5–6)
Впоследствии Иван Воейков так и не мог внятно объяснить, почему выстрелил из ружья. В тесной избе, в лежавшего на земле человека…
Однако произошло именно так!
– Ну-ка, раздайся! – крикнул Меньшой, просовывая между сгрудившимися товарищами ствол пищали.
И спустил курок. В тесном помещении выстрел грохнул особенно гулко. Поплыл кислый запах сгоревшего пороха…
– Братцы, не губите! – вскричал Лжедмитрий. – Царя же своего убиваете!.. У матушки моей спросите – подтвердит!..
Рядом оказался Гришка Валуев.
– Да что с ним болтать, с еретиком! – крикнул он, взводя курок у своей пищали. – Вот я сейчас благословлю свистуна клятого!..
Грянул второй выстрел.
И Лжедмитрий умолк навек.
Иван Меньшой Воейков – первый, кто выстрелил в лежавшего на земляном полу низверженного царя Дмитрия, или Самозванца Лжедмитрия – каждый волен определиться для себя самостоятельно.
Иван выстрелил не во врага России и православной веры, присвоившего себе родство с природным государем Иоанном Васильевичем, и узурпировавшего право на московский престол. Он выстрелил не в беглого монаха-расстригу, который возомнил, что сможет управлять государством. Он стрелял даже не в засланца иностранного государства, который привёл в столицу своей державы многочисленные отряды иноземных войск…
Вернее, всё это тоже имело место, конечно же, проявилось в том выстреле…
Но всё же не это главное!
Главное заключалось в другом.
Иван Воейков стрелял во всю свою неудавшуюся жизнь. В жизнь, в которой он постоянно грешил, убивал, предавал, гнобил – виновных и невинных, заслуживавших того грешников и скромных обывателей… В жизнь, в которой он совершал преступления, да так и не удостоился за то награды, ради которой творил непотребное. В жизнь, в которой он на протяжении многих лет губил свою душу, не имея возможности лелеять своё тело. В жизнь, на протяжении которой кочевал по окраинам царства, считая себя достойным лучшего, большего, значимого…
Ему казалось, что пуля, выбитая из ствола зарядом пороха, станет точкой в той постылой жизни, что обходилась с ним столь несправедливо. И он торопился поставить её, эту точку!
Его обманывали именем государя Фёдора Иоанновича. Его обманывал государь Борис Фёдорович. Самозванец тоже не оправдал его надежд.
Эту цепочку совершаемых по отношению к нему, Ивану Воейкову, несправедливостей требовалось разорвать.
Единственный правитель, который что-то дал ему – это Иоанн Васильевич, пусть и грозный, но умевший оценить верную службу. В этом Воейков был убеждён. Потому сначала он поверил в Самозванца. Конечно, он не поверил в его царское происхождение, однако хотел поверить в то, что его деятельность наконец-то окажется оценённой.
Как выяснилось, ошибся.
И он стрелял в эту свою ошибку. Мстил ей. Мстил за то, что сам поверил…
Воейков поставил
