Личный тать Его Величества - Николай Александрович Стародымов
Другое дело, что каждый из нас надеется, что сумеет своевременно распознать момент, когда его доверенный друг окажется способен на подлость. Или иначе: когда появятся обстоятельства, которые спровоцируют друга на подлость. А ещё больше мы надеемся на то, что просто никогда не сложатся обстоятельства таким образом, чтобы друг нас предал!
Лучший адвокат у человека – это он же сам. В абсолютном большинстве случаев человек предавший сумеет себя оправдать в собственных глазах. И сколь ранимой ни окажись у него совесть, в конце концов, она смирится со случившимся.
Смирится ли?.. Да в том-то и дело, что не у всех!
Вспомним, коль уж пришёлся к слову, того же Иуду. Одолела ведь совесть его, привела к осине!..
Временами, воспользовавшись любым подходящим случаем, станет она напоминать о совершённом неблаговидном поступке. И не станет у человека полного покоя никогда. Совершённые по отношению к другому подлость, предательство, обман доверившегося – всё оставляет в душе человека язвы. Только один умеет лучше оберегаться от обжигающего, сочащегося от них гноя, а другой мучается этой душевной изжогой всю жизнь.
Легче от этого человеку, которого предали?.. Навряд ли.
Однако вновь и вновь мы верим кому-то! Ошибаемся, страдаем от этого, обжигаемся, отравляемся… Но – верим!
Григорий Валуев почувствовал, что Ивану Воейкову можно верить! И не ошибся. На всю отечественную историю их имена оказались прочно увязанными одной верёвочкой.
Прокровавленной…
Валуев рассказывал приятелю о самых свежих событиях в Москве, связанных с приездом в столицу Марины Мнишек.
Никогда до того, ни единый правитель московский не впускал добровольно в столицу иноземное войско. Штурмом Москву брали, обманом и хитростью – брали, «золотым ключиком» отпирали… Но чтобы самому пригласить, все ворота перед недругом отпереть, свои стрелецкие полки по слободам запереть, городовых казаков приструнить – и привечать польских гусар, литовских князей с их боевыми дружинами, запорожские коши… Не случалось такого!
Да при этом ещё, чтобы московская казна оплачивала содержание этой западной орды, числом не менее двух тысяч человек, не считая челяди! Не просто оплачивая – по личной доброй воле царя, который, вычерпав до дна всю казну, остался ещё всем кругом должным!
Польские пришлые оскверняют церкви, – делился Григорий. Во время службы требовали подать в храмы кресла; когда им отказали, начали рассаживаться прямо на полу, расстелив на полу свои плащи… Являются в божьи храмы с собаками, смеются над священниками…
Сама Марина остановилась до свадьбы в монастыре. Разогнала трудников-поваров, вместо них поставила к очагам приехавших с нею кулинаров, и они готовят ей скоромное, с православной кухней несовместное… Устроила в святой обители пляски, в которых участвует и сам государь! Приближённые пытались царя образумить от такого кощунства, да он не слушает…
– Рассказывают, даже плотским грехом занимались там же, в обители, – горько сетовал Григорий.
Для того чтобы разместить в столице приезжих, многих москвичей выселили за город, отдав их усадьбы под гостиницы. Шляхтичи такое проявление гостеприимства воспринимают как должное, возомнили себя подлинными хозяевами города, задирают местных жителей… Повсеместно происходят драки, стычки, и даже с поножовщиной – и государь неизменно становится на сторону иноземцев.
– Во времена ордынцев такого поругания русского народа и православной церкви не случалось, как сейчас, – негромко делился Валуев с новообретённым приятелем. – Магометане, и те уважительнее к православным относятся, чем латиняне. А мои предки московским государям со времён великого князя Симеона Гордого служат – мы можем сравнивать!..
Воейков осторожно закинул удочку: мол, в отдалённых уездах царства немало есть людей, готовых примкнуть к восстанию против царя… Добавил намёком: которого далеко не все считают истинным…
Валуев намёк понял, и ответил тоже намёком: в Москве, де, тоже найдутся решительные молодцы…
А сильны ли они?.. Да есть ли решительные вожди?.. Да достанет ли духа подняться?..
Вроде как и сильны, и решительны, и духом не обделены…
А познакомиться бы…
Так и стал Иван Меньшой Воейков участником заговора против царя Дмитрия, хотя немногим более года назад сам в некоторой степени способствовал возведению его на престол.
Опасная штука – неблагодарность! И ещё одна опасная штука – ущемлённое самолюбие. Когда они сходятся, получается крайне опасная смесь, которая может легко обратить вчерашнего соратника во врага.
Для того чтобы стать успешным руководителем – что небольшого коллектива, что целого царства – необходимы определённые качества. Для того чтобы сгубить самого выдающегося лидера, нередко вполне достаточно обиженного им меленького человечка с кинжалом.
А Воейкова меленьким никак не назовёшь! Жёсткий, решительный, умеющий быть верным…
Царю Дмитрию человек с такими качествами не понадобился. И его сумели оценить другие. В частности, князь Василий Голицын.
Переворот
Всякая перемена прокладывает путь другим переменам.
Макиавелли
Князь Василий Голицын обвёл взглядом сгрудившихся вокруг него подручных. Большинство в броне, все при оружии – кто с саблей или мечом, а кто и с дубинкой или топором…
– Ну что ж, братцы, с Богом! – сказал он и широко перекрестился, вздёрнув к небу бороду. – За веру православную на бой идём, за землю Русскую. И да сопутствует нам нынче удача!
Крестились и остальные.
Утро 17 мая выдалось очень студёным. За минувшие несколько лет москвичи успели привыкнуть к холодному лету, и нынешняя весна не стала счастливым исключением.
Зябкий рассвет только занимался. Пора выдвигаться…
Ворота усадьбы со скрипом отворились – толпа вслед за воеводой повалила на улицу.
На Красную площадь с разных улиц слаженно подходили боевые дружины повстанцев. Напротив стены, ограждавшей ров, прокопанный вдоль кремлёвской стены, тянулись каменные торговые ряды – их построил Борис Годунов, взамен деревянных, из-за которых площадь нередко именовали попросту Пожаром. Появившиеся уже чуть свет торговцы, почуяв неладное, торопливо запирали лавки, спешили укрыться кто где. Многие, впрочем, узнав, в чём дело, присоединялись к повстанцам; но немало оказалось и тех, кто предпочёл выждать…
С присоединявшимися к дружине простолюдинами общался купец прозваньем Мыльник – доверенный человек князя Василия Шуйского. Сам из простонародья, разбогатевший на торговле съестным в голодные годы – этого оборотистого промышленника хорошо знало купечество, да и прочий люд тоже… А уж на чём они сошлись с Шуйским – Бог весть!
Вожди восстания съехались у Фроловских ворот Кремля. Тут собрались Василий Шуйский, братья Голицыны – Иван и Василий, Михаил Татищев, ещё кто-то… Здесь они спешились, лошадей отдали слугам-коноводам… Верхом осталось только несколько человек – для посылок.
– А где Ванька Воротынский? – кто-то заметил отсутствие одного из заправил бунта.
– Неможется ему…
– Медвежья болесть, никак, одолела? – хохотали услышавшие. А наиболее опытные понимающе дополняли: –
