На острие меча - Вадим Николаевич Поситко
Галл, как и думали многие, не стал засиживаться в Херсонесе. И вот, спустя две недели, объединенный флот вышел в море. Всего восемьдесят одно судно: пять септирем, двадцать квинквирем и сорок либурн римлян и шестнаднадцать бирем союзников-греков. Вышли на рассвете, с тем, чтобы к вечеру достигнуть залива Феодосии. Командующий не делал секрета из своих намерений, рассчитывая, что Митридат, узнав о передвижениях врага, немедленно двинет свой флот ему навстречу – потерять такой стратегически важный порт и крепость в самом начале войны было бы для Боспора непростительной ошибкой. Что же до самого сражения, то Галлом был разработан план, вначале показавшийся Лукану несколько рискованным. Но после беседы с Флакком, который лучше других разбирался в морском деле, он изменил свое мнение. Стоило лишь поставить себя на место противника, как становилась очевидна дерзкая и в то же время тонко выстроенная задумка их полководца. Разумеется, в план были посвящены только высшие офицеры – трибуны, главный центурион и командиры когорт ауксилариев. Впрочем, и в этом случае Лукан не исключал утечку, хотя вряд ли при таком стремительном развитии событий царь Митридат успел бы вовремя получить необходимую ему информацию. Дидий Галл, с присущей ему энергией и дальновидностью опытного воина, действовал на опережение.
В этом сумасшедшем круговороте текущих и неотложных дел он тем не менее не забыл о данном Лукану обещании.
Теперь на перевязи меча молодого офицера красовался знак Восьмого легиона – круторогий бык на небольшом серебряном диске. И хотя приказ легата о его назначении на должность трибуна и был продиктован в первую очередь необходимостью (у двух офицеров закончился срок службы, и они еще в Томах убыли в Рим), Лукан расценил это как очередное благоволение к нему Галла. Не стоит говорить, что они с друзьями прилично напились по этому поводу, после чего наутро у всех ужасно болела голова. Перед самым отбытием эскадры Лукан навестил Гераклида, который, похоже, искренне порадовался новому назначению своего римского знакомца, приказал слугам накрыть по такому случаю стол и подарил Гаю скифский кинжал с халцедоновой рукоятью. Можно сказать, оторвал от сердца, бережно извлекая его из своей коллекции, которой очень гордился.
– Тонкая работа! Сам убедись, – говорил, протягивая кинжал Лукану.
– Эти варвары умеют удивить! – восхищался тот, пораженный изяществом клинка и рукояти, на которых скифский мастер с поразительной четкостью изобразил диковинных птиц и зверей.
Оценили кинжал и Марциал с Флакком, отметив его великолепное качество и тут же начав спорить, сколько за него можно было бы выручить в Томах. Каждый мечтал вернуться в полюбившийся окраинный городок Империи, чтобы еще раз посидеть в «Кентавре», раскупорить амфору-другую вина и повспоминать о боевых подвигах, которые им еще только предстояло совершить. Тем более что далеко не всем выпала возможность отправиться в этот поход.
Заведовать хозяйством в Томах – следить за окончанием строительства базилики и вообще за порядком дел – было вверено Варену. Охранять же два римских лагеря и нести сторожевую службу окрестностей Галл поручил Главку. Под его началом была оставлена смешанная когорта ауксилариев, в основном из новобранцев последнего набора, которых ветерану предстояло еще многому научить. Варен, как рассказал Марциал, раздувал щеки от важности и выпячивал грудь, он даже походку изменил, подражая Галлу и Аттиану, но при этом не забыл принести благодарственную жертву Гермесу, оградившему его от похода в дикую Таврику. Главк же был хмур и молчалив, его такое решение командира явно не вдохновляло.
– Не завидую я этим новичкам, – замечал с притворным вздохом Марциал. – Главк, конечно, выбьет из них деревенскую дурь, но прежде загоняет до седьмого пота.
– Это пойдет им лишь на пользу, – вставлял Флакк и улыбался, представляя, видимо, как суровый одноглазый ветеран нещадно муштрует молодежь.
Вспоминая этот их разговор накануне похода, Лукан не мог отделаться от ощущения чего-то неизбежного и значимого, что вот-вот должно произойти. Возможно, сказывался настрой на сражение, которым он все это время подпитывал себя. Но, скорее всего, этому способствовала обстановка, в какой он и тысячи других воинов оказались по воле одного человека – их полководца и стратега Авла Дидия Галла.
Эскадра римлян выглядела внушительно. Широкие двухрядные септиремы шли во главе всего строя, на расстоянии трети стадия друг от друга. Каждая имела три боевые башни, а на вооружении – три скорпиона и пять баллист. Плотным прямоугольником, напоминающим когорту легионеров, за ними двигались квинквиремы и уже во второй линии – либурны. У первых было по две башни, в носовой и кормовой части, и более скромная артиллерия: два скорпиона и три баллисты (это Лукан отметил еще в тот день, когда Флакк устроил ему экскурсию по кораблям). Правый фланг со стороны открытого моря прикрывали быстроходные биремы греков. Они шли, растянувшись цепью, что давало им, по плану Галла, достаточную свободу для маневра.
Лукан находился на борту крайней слева септиремы. Флакк – на флагманской квинквиреме Галла. А вот Марциал остался в Херсонесе, ему легат доверил охрану Котиса. Маний несильно расстраивался по этому поводу. Скорее, наоборот. Он не любил море так, как Флакк, предпочитая ему твердую почву под ногами, а еще лучше – круп лошади. Когда они прощались, выглядел он вполне довольным и даже пообещал Лукану заботиться об Аяксе. Остался в Херсонесе и Аквила, на него возлагалась последующая переброска в Феодосию кавалерии и других, не задействованных в морском походе, частей…
– Дельфины! Дельфины! – возбужденно выкрикнул стоявший рядом матрос, тыча узловатым коричневым пальцем чуть правее курса их судна.
Лукан проследил за его рукой, улыбнулся.
Пара дельфинов резво неслась впереди первой линии их строя. Почти что посередине. Они выпрыгивали из воды, подкручиваясь и как бы играя, словно выставляя напоказ свои гладкие блестящие тела, затем бесшумно и стремительно мчались под самым зеркалом воды двумя черными тенями. Казалось, они увлекают римский флот за собой, ведут его, как лоцманы, в какое-то свое место, свою гавань.
– Это вестники Посейдона! – с благоговением проговорил матрос и громко вздохнул. – Хороший знак, к удаче.
– А я слышал, что дельфин – один из символов Боспора. – Прищурившись, Лукан повернул к нему лицо. – Так к удаче ли они?
На физиономии парня появилась растерянность, он пожал узкими плечами, не зная, что сказать. За него ответил поднявшийся на башню капитан:
– Если обращать внимание на всякую морскую тварь, то и в море выходить не
