Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
— Нет! Нет! Нет! — опомнилась мать.
— Я чего-то не понимаю? В чем здесь подвох? — удивился Касий. — Почему бы не покончить с этим побыстрее да покинуть город, пока мы целы?
— Ночью все склады в порту охраняются городской стражей. Любого, кто там появится в ночное время, сочтут вором. Она хотела заманить нас в ловушку.
— И ты знал это?
— Знал. Мы будем дожидаться утра в доме. С рассветом мы с ней вдвоем пойдем в порт. А вы будете следить за ее семейством и слугами. Убейте их не раздумывая, если что-то пойдет не так.
Последние слова Ашшуррисау были, скорее, предназначены для жены Полипета, нежели для Касия.
С рассветом все заладилось. Этот маленький плутоватый на вид ассириец с округлым брюшком умел посеять страх в человеческих сердцах и заставить исполнять свою волю. Женщина не посмела даже перечить ему, когда этот вор сказал, что ее сын едет с ними до границы с Урарту.
— Не беспокойся о нем. А еще передай мужу этот перстень, — Ашшуррисау вручил ей кольцо Арад-бел-ита с голубым сапфиром. — Это все объяснит ему. И вот еще что. Сумеешь покинуть сегодня-завтра город — спасешь себя и свою семью от большой беды. Говорю это по дружбе.
В полдень из Трапезунда вышли несколько повозок, груженых золотом, серебром, самым разным товаром, в том числе несколькими тюками специй, а также домашней утварью. С этим небольшим караваном следовали семеро мужчин, молодая женщина и полуторагодовалый ребенок.
16
Зима 684 г. до н. э.
Восточный Табал
Казнь началась с рассветом.
За неделю до этого Ашшур-аха-иддин получил вести от Син-аххе-риба, ответ отца на просьбу сына помочь подкреплениями. Царевич ссылался на большие потери в людях и лошадях, неожиданное вмешательство в войну киммерийцев и ожесточенное сопротивление врага. Царь разгневался, обвинил его в мягкотелости и бездарности, спрашивал, не слишком ли много его отпрыск взвалил на свои плечи, когда встал во главе армии.
Ашшур-аха-иддин немедленно вызвал к себе Гульята и Скур-бел-дана, чтобы еще раз свериться с тем, какими войсками располагают ассирийцы, а также сколько взято пленных мужчин, женщин, детей: расправа была задумана заранее. Армия стояла в Маркасу уже месяц, собираясь с силами, залечивая раны, а главное, пережидая осенний разлив реки Джейхан, во время которого переправа через эту водную преграду была крайне нежелательна.
— На сегодняшний день, с учетом тех, кто оправился от ран и вернулся в строй, — пятьдесят тысяч пехотинцев, шесть тысяч конницы, четыреста семьдесят пять колесниц. Кроме того, две тысячи пехотинцев и сто конников сопровождают пленных по пути в Ниневию, — уточнил цифры Гульят.
— Какая роскошь отправлять назад такой большой отряд, когда мы сами отчаянно нуждаемся в людях, — сказал Ашшур-аха-иддин, каменея лицом. — Сколько пленных мы казнили для устрашения?
— По твоему повелению, мой господин, чтобы увеличить добычу, мы казнили лишь детей до десяти лет и стариков. Все они — около пятисот человек — были закопаны по плечи вдоль дороги на Ниневию, через каждый сажень, — доложил Скур-бел-дан. — Почти двадцать тысяч отправили в Ассирию. Больше половины из них — женщины.
— Вернуть! Пошлите гонца! Как только рабы будут в Маркасу… всех ослепить. Кроме того, мужчинам отрубить кисти, чтобы они никогда не смогли более поднять против нас оружие; женщинам отрезать груди, чтобы не смогли вскормить младенцев… Затем всех отпустить. Я хочу, чтобы они рассказали своим союзникам, что их ждет, если они будут чинить сопротивление сынам Ашшура…
Казнь началась с рассветом.
Сто ассирийцев — либо назначенные командирами, либо вызвавшиеся сами — стали палачами. Пленных разделили и выстроили в несколько колонн по одному. В голове каждой из них были поставлены деревянные колоды, жаровни, приготовлены остро наточенные секиры и кинжалы.
Стоял месяц кислим, посвященный Нергалу, богу преисподней, небо было свинцовым, грозило дождем, ветер рвал одежды и развевал волосы, вокруг стояли стон и плач.
Двое ассирийцев брали ближайшего к ним пленника, силой вели к жаровне, ставили на колени, заламывая ему руки, и, запрокинув казнимому голову, раскаленным кинжалом выкалывали ему глаза. Затем полуживого подтаскивали к колоде, и там лишали обеих кистей, если это мужчина, или обеих грудей, если то была женщина, после чего санитары заботливо перевязывали несчастным раны. Когда набиралось десять человек, их связывали вместе веревками и уводили подальше от города, в степи отпускали.
Одна команда за час успевала казнить до пяти человек, к вечеру наловчились — стали работать втрое быстрее, раны уже обрабатывали не так тщательно, их, в лучшем случае, прижигали или посыпали пеплом. Скур-бел-дан приказал сменить палачей, падающих от усталости, и казнь продолжилась при свете костров и факелов. Управились за три дня.
В награду за проявленную доблесть кисир Таба-Ашшура от участия в казни был освобожден, но добровольцы все же нашлись, кто-то — чтобы получить ту небольшую плату, что им в этом случае полагалась, кто-то забавы ради. В сотне Шимшона таких нашлось двое: Гиваргис и Хадар. Многочисленных раненых кисира, среди которых были сотник Иари и десятник Варда, на второй день после взятия города с первым караваном отправили в Ниневию.
Ашшур-аха-иддин приблизил к себе Таба-Ашшура, осыпал его золотом, подарил свой меч, коня, поставил в пример другим. Узнав, что численность кисира уменьшилась почти вдвое, приказал ему отобрать из других подразделений самых достойных, чтобы впредь они сражались под началом столь отважного командира. Отныне во время военных советов вавилонянин должен был стоять слева от царевича, где раньше всегда стоял Скур-бел-дан.
— Каково! Нет! Каково! — тихо ворчал наместник Харрана, склоняясь к уху Набу-Ли, наместника Хальпу, когда на следующий день после казни военачальники собрались в шатре принца, — нашего драгоценного царя теперь окружают одни выскочки.
Набу-Ли хотел было поправить, мол, «все же пока не царя», но вовремя понял: вряд ли это случайная оговорка, станешь перечить — этот пройдоха исказит все так, что потом и сам не рад будешь, и поэтому только кивнул.
— Он когда-нибудь снимает свой шлем? — не унимался Скур-бел-дан. — Командиру кисира следовало бы быть скромнее в присутствии царственной особы.
— Ему разрешил принц, — прошептал Набу-Ашшур.
Наместника Харрана это объяснение не удовлетворило. Он хотел бы продолжить спор о приличиях, но вовремя заметил на себе взгляд Ашшур-аха-иддина и замолчал.
— Вчера я говорил со жрецами, — заговорил царевич. — Они обещали мне, что вода спадет уже через неделю. Пора начинать подготовку к
