Рушатся берега - Нгуен Динь Тхи
Кхак взглянул на Туена.
— Ну, а что ты собираешься делать?..
Лицо Туена страдальчески сморщилось.
— Понимаешь... Сердцем я как и прежде... Но ты видишь, у меня семья, пятеро детей, я не могу распоряжаться собой, как вы... — Туен умолк.
— Ты меня извини, я ведь просто подумал, что они все равно не оставят тебя в покое, — сказал Кхак.
— Нет, они знают, что я ни в чем не замешан. К тому же, честно признаюсь тебе, жена сунула Фожье пятьсот донгов, вот они меня и оставили в покое.
Кхак вспомнил, что жена Туена была дочерью известного богача, торговца шелком с Рыночной улицы. Туен как бы невзначай взглянул на часы.
— Кхак, я думаю и дальше содействовать распространению новой, доступной народу письменности. Моя мечта — основать собственное издательство, чтобы в эти трудные времена звучал правдивый голос интеллигенции.
— Все это неплохо, но условия теперь не те, что были раньше. Ты должен быть осторожен. — Кхак продолжал говорить спокойно, не торопясь, но мысли его были далеко. Наконец, решив, что пора уходить, он поднялся. — Видимо, напоминать об этом излишне, но я прошу тебя никому не говорить о моем приходе.
— Об этом можешь не беспокоиться.
Увидев, что Кхак собрался уходить, Туен сразу стал обходительнее. Он вышел проводить Кхака и, когда они шли по темному саду к воротам, сунул ему в карман несколько бумажек.
— Это моя скромная лепта. Я должен был бы оставить тебя здесь, но сейчас приходится опасаться даже собственной прислуги. Сообщи они в полицию хоть слово, и мы все погибли.
Кхака обдало жаром. Первым его желанием было тотчас же вернуть деньги. Но он подумал, что сейчас даже эти несколько донгов могут ему пригодиться, и решил оставить их у себя. Дойдя до ворот, Туен поспешно отодвинул засов. Кхак вышел на улицу, ворота с лязгом захлопнулись за ним.
XVIII
Эта встреча оставила у Кхака смешанное чувство досады и жалости, но он невольно расхохотался, когда вспомнил, как Туен то бледнел, то краснел во время их разговора.
Кхак вернулся в город и побрел вдоль набережной.
— Фо-о-о!..[21]
Этот возглас и вкусный запах лапши напомнили Кхаку, что он с утра ничего не ел. Нужно было что-то поесть и найти ночлег. Из указанных Ле людей, через которых можно было связаться с местной организацией, оставалась еще работница цементного завода Гай. Кхак решил попытаться встретиться с ней завтра. Но где провести эту ночь?
Кхак остановился перед закусочной, вернее, перед бамбуковым топчаном, на котором вокруг керосинового фонаря были разложены закуски и расставлено несколько чашек. Он опустился на длинную колченогую скамью, взял рисовый пудинг, развернул листья и стал с аппетитом есть. На другой стороне улицы послышалась ритмичная танцевальная музыка. На тротуаре, в пестром свете неоновой вывески «Бар-дансинг», спорили несколько мальчишек, чистильщиков обуви. От обмелевшей реки тянуло вонью стоячей воды. Под деревьями вдоль берега в ожидании клиентов прогуливались несколько девиц в белых платьях.
— Дайте на полсу чаю.
Молодой парень уселся на табурет рядом с топчаном.
Выпив залпом чашку, он долго рылся в кармане и наконец вынул монету с изображением Бао Дая[22] . Кхак окинул парня взглядом. Заплатанная рубаха, на голове помятый пробковый шлем. На осунувшемся лице выражение глубокого уныния. При виде пудинга у парня раздулись ноздри. Он жадно уставился на жующего Кхака. Потом, устыдившись, поспешно отвел взгляд. Видимо, он был очень голоден. Кхак купил у хозяйки еще один пудинг и протянул парню.
— Ешь.
Тот вспыхнул, но взял пудинг, отвернулся и, наклонившись над топчаном, в два приема проглотил все.
— Безработный? — спросил Кхак.
Парень взглянул на Кхака и молча кивнул. Откуда-то на рикшах подкатили несколько пьяных капралов из французского легиона. Они сидели, развалившись в колясках, и громко пели. Едва рикши поравнялись с дансингом, французы заорали, и не успели еще коляски остановиться, как они неуклюже спрыгнули на землю. Один из капралов отказался платить за проезд и нагло выкатил глаза на тщедушного рикшу, который протягивал руку, умоляя: «Месы... месы...» А тот как ни в чем не бывало повернулся и направился в дансинг. Рикша поплелся за ним, пытаясь остановить его.
— Месы, вы же не заплатили, месы...
— Черт возьми! Отвяжись от меня, свинья!
Капрал размахнулся и наотмашь ударил рикшу по лицу. Нон рикши отлетел далеко в сторону. Разыгралась привычная сцена: рикша завопил что есть мочи, капрал ударил его еще раз, рикша бросился бежать. Слепой от злобы капрал пнул ногой миниатюрную коляску и, не удовлетворившись этим, перевернул ее вверх колесами. А его друзья стояли у входа в дансинг и заливались хохотом.
— Будь они прокляты! — Парень, сидевший рядом с Кхаком, вскочил.
Кхак схватил его за руку.
— Не горячись, будет только хуже!
Парень вытаращил на Кхака глаза.
— Что значит хуже! Ведь так они всю жизнь будут сидеть на нашей шее!
Кхак поднялся и пошел прочь, увлекая за собой парня.
— Ну, а что мы с тобой можем сделать? В таких случаях лучше не вмешиваться!
Парень хмуро молчал. Он был зол, презирал своего знакомого за трусость, но не решался прямо высказать ему это. Они продолжали идти молча.
— Ну и светло здесь! Глазам даже больно, — заметил Кхак.
— А ты что, приезжий? — спросил парень.
— Да, из Сон-тэя. Двоюродный брат написал, что подыскал мне работенку. Я и подался сюда. Приехал, а брата нет, оказывается, уехал куда-то.
— Ты, я вижу, парень простоватый, такому здесь и с голоду недолго помереть.
Кхак улыбнулся.
— Я с детства жил в провинции. Здесь мне все в диковину. Тебя как зовут?
— Лап. А тебя?
— Меня Зёнг.
Не прошло и получаса, как Кхак уже знал, что Лап работал наборщиком в типографии «Курьер», но несколько месяцев назад его уволили. Где только ни побывал он в поисках работы! И всюду встречал отказ. Сейчас он живет у сестры. Ее муж служит кочегаром на пароходе «Нам Хай», который ходит до Кма Онг.
Когда Кхак спросил, можно ли ему переночевать у них, тот ответил как-то неопределенно:
— Пожалуй, можно. Пойдем, спрошу сестру.
Им пришлось идти мимо дешевых публичных домов. По тротуару, стуча
