Её скрытый гений - Мари Бенедикт
— Почему опять Париж? — спросил папа за ужином в последний вечер Хануки. Они с мамой хотели, чтобы я провела зимние каникулы, когда Королевский колледж закрывался на Рождество, с ними и нашей большой семьей. Наверное, для них каждая такая семейная встреча — еще одна возможность отговорить меня от выбранной стези, и все члены семьи поддерживают их. Все, кроме Урсулы, Колина и Шарлотты, конечно. Но хотя в начале декабря я колебалась и подумывала остаться на каникулы в Лондоне, после завершающего год торжественного приема, данного физическим факультетом, все-таки решила отправиться в Париж.
Меня довело до предела выступление Билла Сидса — на сцене он пел пародии на всех сотрудников лаборатории. Его насмешливая, пошлая песня о расширении империи Рэндалла меня оскорбила и встревожила, и я заметила, что не только меня. Даже те профессора, которые обычно терпимо относились к выходкам Сидса и браваде бывших военных, выглядели оскорбленными. В Исследовательской группе биофизики Королевского колледжа давно нарастало напряжение и, наконец, я была не единственной, кто это ощутил. Я наблюдала всеобщее неудовольствие даже с каким-то облегчением.
Поплотнее кутаясь в пальто, чтобы защититься от промозглого парижского воздуха, я приближаюсь к квартире Адриенн. Хотя она пригласила меня остановиться у них с дочерью, мне комфортнее гостить у Лузатти. К тому же вместе с Витторио, превосходным специалистом по рентгеноструктурному анализу, мы можем пересматривать мои снимки ДНК и планировать эксперименты.
Дверь квартиры Адриенн открывается прежде, чем я успеваю постучать.
— Розалинд, сто лет сто зим! — восклицает она, заключая в свои теплые объятия.
Как я бы мне хотелось, чтобы моим научным руководителем в Королевском колледже был человек вроде Адриенн — или даже Жака.
— Целая жизнь прошла, — отвечаю я, и так и есть, хотя минул всего год.
Она отстраняется, чтобы хорошенько рассмотреть меня:
— Вы выглядите изможденной. Темные круги под глазами.
Что ж, Адриенн известна своей прямотой. Я и сама заметила темные круги под глазами, но списала их на утомительное путешествие в Париж и бессонную ночь накануне выезда. Но, по правде, они со мной уже несколько месяцев.
— Ничего особенного, просто последствия путешествия, — отмахиваюсь я.
Она принимает это объяснение и устраивает меня с чашечкой кофе у камина. Я расправляю пышную юбку своего шерстяного платья изумрудного оттенка так, чтобы порадовать ее взгляд; никто не разглядывает меня так пристально, как Адриенн. Заботливо и без стеснения.
— Как бы там ни было, выглядите отлично. Но не обязательно было надевать все самое лучшее, чтобы выпить кофе со мной, — говорит она.
— Я потом собираюсь на праздничную вечеринку в labo, поэтому и не могу остаться на ужин.
— Ах, в labo, — отзывается она, изгибая бровь. — Подозреваю, что Жак Меринг тоже будет там?
Я делаю глоток кофе и отвожу взгляд. Я так старалась не думать о Жаке с тех пор, как уехала из Парижа, мне по-прежнему больно слышать его имя и думать о нем. Адриенн как-то узнала о наших отношениях с Жаком, хотя я никогда не рассказывала ей об этом.
— Не знаю, наверное, да. Я с ним не общалась. Я остановилась у Витторио с Дениз, с ними я и пойду на вечеринку
— Будьте осторожны, дорогая.
— О чем вы?
Она цокает языком.
— Думаете, я не знаю ваших чувств к Жаку? Я по вашему лицу вижу, что в вас… — она на секунду задумывается и спрашивает: — Как говорят англичане? Что в вас еще горит это пламя?
— Ничего подобного, Адриенн. Если его место не занял другой ученый, это не значит, что он его сохранил.
— Я не обвиняю вас в привязанности к нему. Но я вижу, что он заполняет пространство в вашем сердце, отведенное для любви, и в результате никто другой не может проникнуть туда.
Как она смогла понять это с первого взгляда, после почти годичной разлуки? Мне хочется спорить, но еще когда она произносит эти слова, я понимаю: она права. Просто я не позволяю себе думать на эту тему. Даже не так: я изо всех сил стараюсь никогда не возвращаться мыслями к Жаку.
— Адриенн, даже если бы это было правдой — а это не так — в моей жизни нет никого, кого я бы даже рассматривала в этом качестве. И вообще, вы знаете мои взгляды на совмещение науки и семьи.
— Ну перестаньте. Должен же быть какой-то благородный англичанин, который обожает науку не меньше вас и с кем вы могли бы представить себе совместную жизнь. Кто-то вроде моего покойного мужа.
И как разговор свернул в эту сторону? Я хотела поделиться с Адриенн своими научными открытиями, посоветоваться по поводу карьеры. В последнее время я всерьез подумываю покинуть Королевский колледж с его невыносимой атмосферой, может, даже вернуться в labo, хотя знаю, что это будет эмоционально нелегко и станет шагом назад в карьере. Но неужели все в жизни должно быть движением вперед и вверх? Может, я могу хоть раз выбрать и науку и счастье? Я думаю, как Адриенн воспользовалась бы моими словами, чтобы снова начать убеждать меня, что можно иметь и личную, и профессиональную жизнь.
Слеза стекает по моей щеке. Я провожу рукой, чтобы смахнуть ее и с удивлением рассматриваю каплю на своем пальце. Я не хочу обсуждать это, не хочу пересматривать свои взгляды на возможность совмещения роли жены и исследователя.
Адриенн придвигает свой стул поближе, берет меня за руку и говорит:
— Расскажите мне все.
* * *
Несколько часов спустя мы с Витторио и Дениз врываемся в их квартиру, щеки раскраснелись от холода, но мы хохочем.
— Какая ночь! — восклицает Витторио, направляясь к маленькому столику — импровизированному бару. — Может, по рюмочке, чтобы согреться?
— Спасибо, нет, — отвечаю я, выпутываясь из пальто, но не снимая шарфа: я кутаюсь в него как в шаль.
Дениз желает спокойной ночи и добавляет:
— Без обид, но я догадываюсь, что вы сейчас заговорите про науку, а меня призывают теплые одеяла.
Жак разводит огонь в роскошном мраморном камине, столь неуместном в этой скромной квартире. Мы подтаскиваем два разномастных стула, чтобы сесть перед огнем.
— Дениз права, — говорю я, хватая сумку со своими снимками. — Я действительно хочу поговорить о науке.
— Давайте посмотрим фотографии, — отвечает Витторио,
