Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– С чего начнём? Что думаете предпринять? Ведь если верно то, что рассказал капитан, надо это немедленно прекратить!
– Я сейчас всё сам проверю! А вам, как лицу непосредственно приближённому к дворцу, я думаю, надлежит выехать в Екатеринбург и доложить начальству о тягчайшем государственном преступлении. И поставить в известность прокурора. Попросить сюда коменданта – пусть Голицын пришлет соответствующего обстановке человека. И опытного следователя! Это вам мой приказ! – твёрдо сказал Смолин.
– Тут у меня в полку есть офицер, прапорщик Ляховский! До войны окончил юридический факультет Московского университета, перед поступлением в мой полк работал судьёй в Туринске. Может пригодиться как следователь, – осторожно сказал Бордзиловский, ибо знал, что Смолин некоторое время скрывался в Туринске и неизвестно, при каких обстоятельствах мог сталкиваться с Ляховским, сотрудничавшим на тот момент с большевистской властью. – Хотя, по данным моей контрразведки, что-то там у него было с властями… в студенческие годы.
– Да, я знаю этого офицера. Приходил несколько раз на собрания нашей подпольной офицерской организации. Произвёл на меня неплохое впечатление. Он-то и предупредил, что меня готовятся схватить большевички. А что по молодости, так вспомни – и ты, и я не всегда были довольны властями, хоть и кадровые офицеры. А уж интеллигенция-то всегда мутила воду! Так что, Викентий, распорядитесь пригласить ко мне этого юриста и немедля отправляйтесь в Екатеринбург с рапортом.
А сам Смолин, подозвав адъютанта Домбровского, приказал приготовить ему шинель с погонами рядового. Полковник надел ботинки с обмотками, облачился в шинель, натянул поглубже шапку и вышел на улицы города. На сей раз город показался ему куда многолюдней, чем при объезде с подполковником Бордзиловским. Проходя мимо Алексеевского собора, Иннокентий Семёнович перекрестился. И на мгновение задумался…
Нелегко далось ему положение, которое он занял в российском офицерском обществе. Еврейский мальчик, сын лесоторговца, он, чтобы поступить в Иркутское военное училище, принял православную веру, поменял имя и фамилию. Потом пришлось и в русско-японскую, и в германскую кровью доказывать, что он не хуже любого русского офицера может служить государству российскому. Получил и ранение, и контузию. Вся грудь у него была увешена крестами, и, наконец, он получил высшую для себя духовную награду – монаршее благословение от приезжавшего на фронт государя императора. Иннокентий решил тогда: «Вот теперь-то я истинно русский офицер, и никто не имеет права меня попрекнуть в том, что я хуже своих сослуживцев. И я буду это право отстаивать, если даже придётся драться со своими».
Но попрёки, конечно, будут, никуда от них не деться… Уж слишком много его соплеменников по крови оказались в рядах большевиков. «Ну, что ж, я заплатил и за это, когда бежал, лишившись в Туринске своих детей и родителей…» – с пронзительной грустью подумал полковник.
Вскоре он подошёл к рынку. Вот на углу у входа спорят несколько солдат, над чем-то смеются. Прислушался:
– Лихо мы отметили победу под Синячихой!
– Да, гульнули. Жинка какого-то краснюка у меня с колен не слезала. А потом она детей на ночь в спаленке заперла, и мы всю ночь кувыркались! Ай да бабёнка!
– А если бы к вам хозяин подкрался да гранату в горницу бросил? – спросил другой солдат.
– Так не бросил ведь!
Войдя на территорию рынка, Иннокентий подошёл к торговавшим махоркой. Продавцы, мужик и женщина в платке, тоже болтали вполголоса:
– Пришли ко мне двое, – рассказывала женщина. – И говорят: мы от коменданта, подавай нам штоф самогонки. Нет, говорю у меня. А они: ах ты, стерва старая, красных поила, а нам, твоим освободителям, отказываешь! Сейчас поведём к коменданту и в каталажку за прислуживание большевикам посадим! Хорошо мимо офицер проходил, сосед наш, Мотька Абрамов. Он подошёл к энтим, от коменданта которые, и присовестил! Ушли, слава Богу.
– А почему рынок почти пустой? – спросил Иннокентий Семёнович у женщины.
– А кому и чем торговать-то? Большевики запрещали, всё выгребли перед уходом. А как ваши город заняли, вышел было народ, у кого ещё что-то осталось…
– …так эти ваши, бело-зелёные, налетели, давайте, говорят, платите за места! – скороговоркой перебил мужик. – За то, что мы вас освободили, вы нам бесплатно должны всё отдавать! Кто возмутился, тех враз нагайками отхлестали.
– А что, в городе узаконены порки?
Торговка поглядела на Смолина как на свалившегося с луны.
– Порки – не то слово! Вон у Лукерьи квартировали красные комиссары, так её утащили на Александровскую площадь и публично выпороли, как блудную девку, а ей уж пятьдесят стукнуло! А дантиста Булычёва за племянника так отхлестали, что из дома человек выйти не может.
Иннокентий купил махры, щедро расплатившись с торговцами, и отправился в комендатуру. Здесь клубились голоса и стоял терпкий запах пота от множества столпившихся в коридоре, в прихожей и в сенях людей.
– Что здесь происходит? – резко спросил он стоявшего у дверей солдата, поставленного для охраны.
Солдат неожиданно узнал его и попытался отдать честь, но полковник незаметно, но властно остановил его и подставил палец к губам.
– Это всё задержанные по приказу коменданта. Ждут своей очереди получить приговор от коменданта: кого просто выпороть, кого оштрафовать, а кому и отправиться в арестантскую, если денег не будет уплатить контрибуцию.
– Старик что здесь делает?
– Шпион, говорят. Его пороли – он молчит.
– Всё ясно.
Иннокентий Семёнович подошёл к сидевшей прямо на полу у стены старухе.
– Вы что здесь делаете, мамаша?
– Да вот, ящик у меня нашли, по которому красные переговаривались «Ах ты, такая-сякая, красным переговоры помогала вести…» Отхлестали нагайкой и сюда привезли.
Офицер, больше ни с кем не разговаривая, прошёл в приёмную. В приёмной за столом сидел хамоватого вида прапорщик и пил чай.
– Я могу видеть коменданта? – резко и громко спросил полковник.
– Не вам одному до него есть дело. Они отдыхают. – И прапорщик кивнул на дверь, обитую войлоком. Смолин хотел было открыть её. Но дверь сама распахнулась. На пороге, хватаясь за воздух, возник шатающийся Белоусов.
– Что здесь происходит? Почему вы в таком виде, комендант?
Заплетающимся языком Белоусов ответил:
– Шпионов сейчас судить буду! А кто ты такой, собственно говоря, я тебя сейчас арестую за то, что ты со мной так разговариваешь, и посажу вместе с ними!
– Не вы меня, а я тебя арестую немедленно! Я начальник гарнизона города полковник Смолин. Потрудитесь сдать оружие.
Наверное, разорвавшаяся бомба произвела бы меньшее действие. Нагайка выпала из рук коменданта. Чтобы не упасть, он схватился
