Её скрытый гений - Мари Бенедикт
Но стоит Колину открыть дверь своего особняка из красного кирпича и поприветствовать меня, как мягкая забота в глазах брата смывает мою решимость. Я начинаю рыдать. По-моему, я еще никогда не плакала на глазах у родных, по крайней мере, такого давно не случалось, и сама себе удивляюсь. Колин замирает, потому что понятия не имеет, как вести себя, а я все рыдаю на пороге. После долгой заминки в дверях появляется Шарлотта и меня передают на ее попечение.
Она ведет меня через холл, мимо обеденного стола, продуманно сервированного фарфором и серебром для семейного ужина, в библиотеку брата. Мы пробираемся среди стопок книг — в основном старых, некоторые довольно ценные — они лежат повсюду, даже на полу. Хотя Колин уже несколько лет работает в семейном издательстве «Ратледж», его истинная страсть — инкунабулы, редкие старопечатные книги и рукописи, он мечтает стать антикваром. Если бы я когда-нибудь оставила науку ради мужа и семьи, я хотела бы иметь домашнее убежище вроде этой любовно захламленной комнаты.
Шарлотта усаживает меня на диван в библиотеке Колина.
— Боже мой, что случилось, Розалинд? — спрашивает она.
Моя грудь вздымается, дыхание перехватывает. Я не могу говорить из-за рыданий.
Шарлотта тянется ко мне и обнимает. Брат входит в комнату и встает у жены за спиной, словно тоже обнимает меня ее руками. Я уверена, что ему неуютно наблюдать такие бурные эмоции, учитывая наше строгое и неэмоциональное франклиновское воспитание. Но он все-таки остается здесь — знак его верности и любви ко мне.
Мои рыдания начинают стихать, дыхание выравнивается. Только тогда Шарлотта слегка отстраняется, чтобы рассмотреть меня:
— Что с тобой? Вызвать врача или скорую? Тебе нужен лед?
Мне смешно. Будучи молодой матерью сыновей, Шарлотта не знает других причин для слез кроме порезов и синяков и думает, что пластырь меня подлечит. Высвободившись из ее объятий, я достаю из кармана носовой платок и промокаю глаза.
— Нет, думаю, я уже выплакалась.
— Что случилось, Розалинд? — спрашивает она.
— Сколько ты готова слушать? — спрашиваю я с полусмешком.
— Все из-за того парня Уилкинса? — спрашивает Колин. Голос моего хладнокровного брата звучит спокойно, но я вижу, что кулаки его сжимаются. Я кое-что ему рассказывала о своем раздражении на Уилкинса, но намеренно не погружала семью во все подробности его чудовищного поведения. Ни к чему давать отцу в руки дополнительные аргументы против моих занятий наукой, которую «давно пора оставить ради семейного бизнеса и благотворительности».
— Да, из-за него. Но также из-за научного сообщества в целом, ведь оно позволяет выдвинуться такому человеку, как он — а таких, как он, много.
Глубокая морщина ложится между светлыми бровями Колина.
— Он злоупотребляет своей властью над тобой?
— Пытается. Однако не так, как ты себе представляешь, — говорю я, но кулаки Колина не разжимаются. Я знаю, что брат насмотрелся на войне ужасов, о которых никогда не упоминает, и догадываюсь, что моя истерика напомнила ему что-то из прошлого. — Не физически. Он пытается подорвать мою работу, но так, что официально и пожаловаться вроде не на что.
Кулаки Колина немного расслабляются, но Шарлотта склоняется ко мне.
— Что он делает? — спрашивает она, несомненно, лучше осведомленная о ежедневных обидах, которые терпят женщины, и понимая, что ошиблась, предположив, будто мою рану можно залечить пластырем.
— Он воспользовался моим отсутствием, чтобы влезть в мою работу, хотя перед отъездом я настоятельно просила его этого не делать.
— Зачем он это делает? — спрашивает Колин.
— Он называет это сотрудничеством, но на самом деле все портит. Он хочет вернуть себе исследование, которое отдали мне, когда я пришла в департамент, и которое я чувствую своим долгом довести до конца, потому что, пока оно было в его руках, он творил бред собачий. Он захвачен научной гонкой, кто первым откроет структуру ДНК, но я даже не знаю, с кем он соревнуется, — я делаю глубокий вдох, чтобы успокоиться. — И, как бы там ни было, я не подписывалась ни на какую гонку.
— Ублюдок, — шепчет Шарлотта.
— Шарлотта! — восклицает Колин. Должно быть, он еще не слышал таких крепких словечек от своей очаровательной жены. Но она настаивает:
— Этот Уилкинс заслужил такие слова, Колин.
— Пожалуй, да, — соглашается брат.
Шарлотта снова обращается ко мне:
— Мы можем как-то помочь?
Я улыбаюсь удивительно отважной невестке:
— Жаль, что я не могу позволить тебе наброситься на него, Шарлотта. Ты бы поставила его на место, — мы все смеемся, и я продолжаю: — Но мне нужен план. Может, я уйду из Королевского колледжа. Не могу иметь дело с Уилкинсом.
— Куда ты пойдешь? — спрашивает Колин. Похоже, брат внимательно слушал, когда я рассказывала о работе.
— Пока не знаю, — я встаю с глубокого кожаного дивана. — Я, наверное, ужасно выгляжу. Надо взять себя в руки, пока не пришли родители. — Я ощупываю область вокруг глаз, чтобы понять, сильно ли они опухли. Один взгляд на меня, и мама с папой снова пойдут в атаку, сегодня вечером этого никак нельзя допустить. Я не вынесу еще одной лекции о том, что нужно забыть про долгие часы в лаборатории и посвятить себя благотворительности и семье. И это после того, как я уже многим пожертвовала, переехав в Лондон. Но сегодня я слишком слаба. Я могу поддаться.
— В холле есть зеркало на стене, — говорит Шарлотта.
— Розалинд, — окликает Колин, когда я иду из комнаты. — Ты заслуживаешь того, чтобы завершить свою научную работу. Не дай этому Уилкинсу вынудить тебя бросить проект или выжить тебя из Королевского колледжа.
Я поражена. Мой дружелюбный, хладнокровный младший брат решителен и готов защищать меня. Это так не похоже на него, что я теряю дар речи.
— Я чувствую, ты подобралась к чему-то значительному. Слышу это в твоем голосе, когда ты говоришь о своих исследованиях ДНК. Пусть тебя не сбивает с толку желание Уилкинса присвоить часть твоей славы. Держись твердо. И борись за свою науку, если потребуется.
Глава двадцать четвертая
25 октября 1951 года
Лондон, Англия
— Я надеялся, что такая встреча не понадобится, — говорит Рэндалл, снимая очки и энергично протирая их носовым платком. Интересно, он решил протереть очки именно сейчас, чтобы хуже видеть нас? Учитывая, как ему отвратительны конфликты, я уверена, что эта встреча для него болезненно неприятна, и избежать наших взглядов
