Её скрытый гений - Мари Бенедикт
Дочитав, я сминаю набранное на машинке письмо и бросаю на пол. Уилкинс поделился с Криком всеми нашими результатами — в том числе тем, насколько четкие мои новые изображения. Все ради того, чтобы убедить его в важности изучения ДНК, а не исследования белка, которое Крик считает самым приоритетным. И словно этого мало, чтобы обидеть меня, он еще дописал внизу страницы: «Давайте поработаем над этим вместе, Розалинд? Я, вы и Стокс?»
Поразительная дерзость — пригласить меня к сотрудничеству над моей собственной работой! Да еще раньше времени распространить мои результаты за пределами нашей лаборатории. Я нервно мечусь по кабинету, ероша пальцами аккуратно уложенную прическу. Что мне делать? Все мои утренние надежды держаться с Уилкинсом дружелюбнее и наладить с ним отношения рассыпаются. Мне хочется кричать, и я почти поддаюсь этому порыву, но вдруг слышу в коридоре за стеной лаборатории шаги и разговоры.
В дверь стучат, и, прежде, чем я успеваю ответить, внутрь заглядывает Рэй:
— Позвольте угадаю — в Бретани было замечательно? — спрашивает он с широкой улыбкой.
— Именно так, Рэй. Спасибо, что спросили, — помня наставления няни Гриффитс, я пытаюсь выдавить из себя ответную улыбку, стараюсь справиться с эмоциями, но внутри все бурлит. Боюсь представить, как сейчас выглядит мое лицо.
— Что-то случилось? — спрашивает Рэй.
— Простите. Просто, вернувшись, я обнаружила кое-что довольно… — я колеблюсь, не желая снова втягивать всегда приветливого Рэя в конфликт между мной и Уилкинсом, — …неожиданное.
Он по-прежнему мнется на пороге, словно боится приблизиться.
— Вы о Полинге?
— Полинг? — я сбита с толку. Хоть я и не хочу упоминать, что злюсь на Уилкинса, мне кажется, Рэй должен догадываться. Но при чем тут биохимик из Калифорнийского технологического института Лайнус Полинг? Я знаю, что этой весной он опубликовал революционную статью, в которой предположил, что первичной структурой белков является альфа-спираль — утверждение, которое он сделал без использования данных рентгеноструктурного анализа, опираясь на теоретическую модель. Но мы работаем над ДНК, а не белками; единственное пересечение — предположение о спиральной природе ДНК. Что общего у нас с Полингом? Как он мог меня расстроить?
— Да, вы не слышали? — Я качаю головой, и Рэй объясняет: — Полинг написал Рэндаллу и попросил его отправить копии изображений рентгеновской кристаллографии ДНК, так как узнал от Уилкинса, что тот не собирается их интерпретировать. Полинг считает, что их интерпретация важна для науки. Представьте себе, какая наглость.
— Он запросил наши изображения, потому что Уилкинс сказал ему, что он не собирается их расшифровывать? И что, если Уилкинс их не интерпретирует, то никто другой этого не сделает? — Я в шоке. Не только из-за дерзости Полинга, требующего научные результаты другой организации, но и из-за предположения Уилкинса, будто, если он не проанализирует наши изображения, то никто другой тут не справится и даже не возьмется их интерпретировать.
— Да, — отвечает Рэй, и впервые я вижу, как за внешним спокойствием в нем закипает гнев. — Но, — продолжает он и к нему возвращается оптимизм. — Рэндалл отказал Полингу. Он вышел из себя из-за его дерзости и заявил, что ученые Королевского колледжа справятся сами.
— Ну хоть что-то, — с облегчением вздыхаю я, успокоенная поведением Рэндалла. Но мой гнев на Уилкинса никуда не делся. Честно говоря, я злюсь на него еще больше.
— Да, хоть что-то. — Рэй глядит на меня, ожидая рассказа о том, что же меня расстроило. Поскольку я молчу, он говорит: — Тогда, может быть, встретимся чуть позже?
— Да, — отвечаю я, радуясь, что Рэй — мой ассистент. Его доброта и сочувствие оказались так нужны сегодня, а его ум всегда как нельзя кстати.
Он уходит, но прежде, чем я успеваю собраться и снова сесть за стол, в дверь снова стучат. Думая, что это мой ассистент хочет что-то уточнить, я кричу:
— Входите!
Но это не Рэй. Это Уилкинс. Стоя в дверном проеме, будто я воздвигла невидимую преграду, не пускающую его внутрь, он спрашивает:
— Хорошо отдохнули в Бретани?
Как он может заявляться сюда и спрашивать об отпуске, будто не предал меня несколько раз подряд? Выдающееся лицемерие.
У меня нет слов. Видеть его не могу. Его не назовешь проницательным человеком, но он, должно быть, чувствует мое состояние — Уилкинс отступает и теперь практически стоит в коридоре.
— Вижу, вы заняты. Обычное дело после отпуска, — нервно хихикает он. — Когда дойдут руки, могли бы взглянуть на записку, которую я оставил?
Я шагаю к нему, и он отшатывается. На секунду мне даже становится весело.
— Уже взглянула.
— Гм, ясно. И что вы думаете? — Он отступает еще на шаг.
— Вы хотите сотрудничать?
— Да? — его ответ звучит скорее вопросительно.
— Что вы понимаете под сотрудничеством? Это значит говорить людям, в частности, Лайнусу Полингу, будто я не делаю свою работу — не интерпретирую собранные мной данные? Или это означает взять мои результаты, пока я в отпуске, и отправить их Стоксу для изучения, а потом переслать третьему ученому в другое учреждение? Может, «сотрудничество» означает влезать в работу, которая поручена мне и которая успешно продвигается после того, как вы не справились с нею, пока она была вашей, и вносить сумятицу?
Глаза Уилкинса делаются круглыми, как блюдца.
— Вы участвуете в каком-то необъявленном соревновании с неизвестными соперниками за структуру ДНК, — продолжаю я, — но забываете, что это наука, а не гонка. — Я захлопываю дверь.
Глава двадцать третья
13 августа 1951 года
Лондон, Англия
Мне как-то удается сохранять самообладание в поезде, идущем на север, в Хэмпстед. Напротив меня на скамье сидит чопорная пожилая дама, вышивает и периодически поглядывает на меня. Ее строгое поведение и складки кардигана настолько напоминают мне суровую библиотекаршу из школы Святого Павла, что и помыслить невозможно проявить при ней обуревающие меня эмоции. Я чувствую, как они нарастают во мне.
Мне удается сохранять спокойствие, пока я иду от станции
