Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
— К тому же, господин Ковалев, у людей глаза на затылке не растут, — заметила госпожа Таскина напоследок. — А прежде чем пенять занятому человеку на невнимательность, не худо бы и самому в рабочие часы делом заняться!
Пробормотав какие-то извинения, Ковалев ткнул кучера кулаком в спину: пошел, мол! А тут еще и приятель масла в огонь подлил:
— Ловко тебя, брат, инженеришка каторжный через окружную начальницу «умыл»!
Разозленный Ковалев лишь утвердился в мысли отыграться на «выскочке», и вот вскоре такой случай ему представился. Ландсберг в конторе оживленно спорил с несколькими чертежниками из вольных, а поскольку Ковалев зашел в комнату, по обыкновению, без стука — много чести! — то не сразу обернулся.
— Та-ак, негодяй, ты и в казенном присутствии позволяешь себе без халата находиться! Почему не встаешь, когда начальство входит?!
Ландсберг к тому моменту уже был на ногах, однако спорить не стал, молчал.
— Ну, смотри у меня! — Брызгая пером, Ковалев уже писал записку дежурному надзирателю. Дописав, торжествующе швырнул ее на стол перед Карлом. — На, отнеси! Трое суток «холодной»! И скажи спасибо, что на «кобылу» не послал! Пшел вон отсель!
— Благодарю, ваше благородие! — невозмутимо поклонился Ландсберг, подхватил свой арестантский халат и пошел искать надзирателя карцера.
Тот, прочтя записку смотрителя, только крякнул: сажать в карцер инженера, ведающего всем строительством в посту и за его пределами, пусть и каторжного, показалось ему неуместным и даже чреватым. Но кто он таков, чтобы спорить? Слава богу, что записочка самоличная от Ковалева имеется, сохранить ее надобно! А то ведь иные господа чиновники посылают наказанных за провинности каторжан с устным приказанием — выдрать, или в «холодную» определить.
Препровождая Ландсберга в карцер, надзиратель Дронов, предвидя могущие произойти неприятности, на всякий случай поинтересовался у наказанного: не надо ли сообщить кому о настигшей его неприятности? Услыхав отрицательный ответ, вздохнул про себя. Доложишь начальству — потом от Ковалева неприятностей жди: наябедничал, скажет. Промолчишь — начальство спросит: почему допустил такое несуразие, не доложил?! А теперь, ежели поднимется насчет наказания шум, он присягнет: сам Ландсберг, мол, не велел!
* * *
Дверь карцера распахнулась, ухнула мягко куда-то внутрь, в черном сыром пространстве за нею высветился косой прямоугольник светлого пятна на полу.
— Извольте стоять здесь пока! — Сопя, надзиратель протиснулся мимо Ландсберга в душную темноту, затеплил свечу в фонаре, выбрался обратно и скомандовал. — Руки можно держать свободно-с! Заходите, ваш-бродь…
Ландсберг шагнул в «холодную», остановился посреди небольшого помещения, по-прежнему держа руки сцепленными за спиной. По полу и стенам заметались быстрые робкие тени — надзиратель прилаживал фонарь в глубокую нишу рядом с дверью, запирал его решеткой.
— Мелют медленно божьи мельницы, — бормотал нараспев надзиратель Дронов, посопел, пошаркал ногами. — Я ж сказал, руки сва-а-бодно держать можно, нешто непонятно, господин хороший? Во-о-от так-от! Лежанка в углу, как изволите видеть, имеется, однако до ночи в карцере разрешается только сидячее нахождение. Прошу не нарушать-с!
Надзиратель Дронов потоптался у двери, гулко откашлялся, избегая глядеть на доверенного его попечению узника. Блуждая глазами по стенам, продолжил:
— Я-то, допустим, слова вашей милости про лежание не скажу, коли отдохнуть пожелаете, а вот ежели кто заглянет из начальства, может и того… В общем, вы поаккуратней, Ландсберг! Не подведите старика! Тюфяк выдается только на время сна, после ужина, в десять пополудни… Так что счастливо оставаться, господин Ландсберг!
Как ни сдерживал эмоции надзиратель, а ехидная нотка в голосе все ж проскользнула, прямо-таки запела на слове «господин».
— Так что р-располагайтесь, отдыхайте-с! — Дронов затопал к двери, загремел ключами, закашлял и, сменив тон с официального на приглушенно-приватный, осведомился. — Может, все-таки сообщить кому чего? Известить-с начальство о произошедшей с вами неприятности?
— Не трудитесь, господин надзиратель! — от Ландсберга не ускользнула фальшивинка в голосе своего стража. — Действуйте согласно устава!
— Ну-ну! — Дверь тяжко захлопнулась, и Ландсберг, сделав вперед пару шагов, опустился на деревянный лежак. Доски были совсем сырого дерева, непросушенные, машинально отметил он.
Неприятность, как изволил выразиться надзиратель, была совершенно ожидаемой. Ее ожидание прямо-таки носилось в воздухе все последние месяцы, сгущалось — и вот, пожалуйте! Что-то подобное должно было произойти, просто напрашивалось из двойного положения ссыльнокаторжного Ландсберга. И вот случилось!
Карл невесело скривил губы, погладил сыроватые доски лежака. Спрятал руки в карманы — и тут же левая рука наткнулась на выпуклость в брючном кармане. Он покрутил головой, и в карцере прозвучал короткий смешок: даже обыскивать не стали, что за идиотская ситуация! Извольте видеть — у наказанного арестанта папиросы и спички в карцере! Покосившись на дверь и черную ямку «глазка» в ней, он вынул папиросу, размял, закурил. Что ж, господа, раз проморгали — какой арестант такой фарт упустит?
И лишь сделав пару затяжек, Ландсберг вдруг подумал: а, может, нарочно не обыскали? Так и ждут от него подобной вольности, чтобы наказать еще больнее, жёстче? Ну и пусть! Только не на «кобылу»! На «кобылу», под розги — не посмеют! Розги — это публичность, такое не скроешь, как объявленные ему трое суток ареста в «холодной».
А я еще нужен этому проклятому острову! — с холодной яростью убеждал себя Ландсберг, снова и снова делая глубокие затяжки, нещадно паля папиросу «Байкал».
Докурить удалось без эксцессов — никто не ворвался, не окрикнул. Он встал, на ощупь нашарил в углу за лежаком отверстие приточной вентиляции. Спрятал там окурок, покрутил головой: насмешка судьбы, не иначе! Он ведь сам проектировал и это новое здание тюрьмы в посту Александровском, и пристройку к нему, включая два карцера и надзирательскую. Проектировал и руководил строительными работами, а теперь «испытывает» на себе — потеха, да и только!
Ландсберг снова уселся на нары, закинул руки за голову. Когда же это было? Да года полтора назад, не более!
Ему вдруг стало любопытно: а хватится ли кто-нибудь из власть предержащих за трое суток инженера-арестанта? Конечно, у смотрителя поселений Ковалева наверняка хватило ума прямо приказать чертежникам-«вольняшкам», молчать про инцидент с его арестом, или прямо запретить болтать про наказание «выскочки». Свидетели люди маленькие, на поселение-то вышли из каторжных без году неделя, до сих пор вскакивают при виде любого чиновника как на пружинах — молчать будут наверняка!
Пожалуй, что и не хватятся его: не появится завтра инженер в конторе — подумают, что строящуюся дорогу уехал инспектировать. Либо в Дуэ, на пристань — на очередной ремонт снесенной штормом причальной стенки. Все
