Легионер. Книга третья - Вячеслав Александрович Каликинский
Известно ли мадмуазель, что все сахалинские служащие и их супруги живут хоть и в весьма отдаленных от материковской России пенатах, но всё же не среди диких племен и обычаев? Что тут, на Сахалине, имеются уважаемые медицинские доктора — мужчины, кстати говоря! И что получить здесь медицинскую практику приезжим барышням, хоть и столичным, представляется, мягко говоря, проблематичным.
Ах, мадмуазель, к тому же, намерена оказывать бесплатную медицинскую помощь всяким плебейкам каторжанского сословия? Фи, они этого не стоят! Да и, откровенно сказать, едва ли в подобных услугах нуждаются — не говоря уже о том, что вряд ли смогут оплатить медицинские услуги… И, коль скоро речь идет о каторжанках, то мадмуазель вообще обратилась не по адресу. Такие вопросы находятся в ведении Тюремного управления. Ах, барышня там уже была? И что же? Вы не нашли там понимания? Мадмуазель, здесь мы занимаемся другими вопросами, поэтому настоятельно рекомендую вам всё же обратиться туда.
Делать нечего, Дитятева вновь побрела в Тюремное управление, где повторный ее визит вызвал откровенно кислые взгляды. Барышня изволит настаивать на своем? Ради бога! Занимайтесь акушерской практикой — но не за счет казны, как уже было сказано. За свой счет-с! Ни содержание акушерки для бедных, ни предоставление под эти занятия казенного помещения не предусмотрены-с! Как и закупка медикаментов. Мадмуазель намерена жаловаться? Извольте! Однако смеем заметить, ваши жалобы вряд ли будут услышаны. В ваших бумагах из Петербурга говорится о содействии — так ведь вам никто и не противодействует, милая барышня! Что же касается денежных средств для ваших занятий, то никаких указаний на сей счет из столицы мы не имеем-с…
Вернувшись к себе на квартиру, Дитятева пересчитала невеликую свою наличность, пробежала список захваченных ею на первый случай медикаментов и решила: раз так, она начнет практику за свой счет! И при этом непременно напишет прошения во все инстанции, от петербургских до генерал-губернаторских! Не может того быть, чтобы ее никто не услышал! Нужно только запастись терпением и настойчивостью в преодолении препятствий.
Позже, когда скудные сундучные запасы медикаментов у Дитятевой иссякли, ей столь же нагло было отказано и снабжении таковыми из казны. За свои средства? Это сколько угодно-с…
Сделать заем было просто не у кого: сахалинские чиновницы еле отвечали на ее поклоны, а заниматься поденной работой Ольге Владимировне мешали элементарные приличия и гордость.
Самцы в мундирах тюремного ведомства, между тем, уже заключали пари о сроках, когда нужда и голод заставят-таки «строптивую дворяшку» позабыть про гордость и пойти в сожительницы к тому, кто согласится взять акушерку на содержание…
* * *
Ландсберг несколько раз видел Ольгу Владимировну в канцелярии управления, где служил. Не было для него секретом и ужасное положение, в которое она попала: и чиновники, и писари вовсю смаковали «пикантную ситуацию» с гордой «дворяшкой». Ее было жалко, Ландсберг очень хотел ей помочь — но как?
Случайная встреча с приезжей барышней произошла на квартире у начальника окружного управления Таскина, которому Ландсберг принес проект и смету строительства пристройки к зданию дворянского собрания в посту. Дитятева же была приглашена супругой начальника, наслышанной о том, что у приезжей есть ноты последних музыкальных новинок. Молодые люди были представлены друг другу и из дома начальника вышли вместе. Правда, Ландсберг тут же поспешил распрощаться с Дитятевой, с удивлением глядящей на серый каторжный халат, в который облачился перед выходом из дома ее новый знакомый.
— Да, я каторжник, Ольга Владимировна. Неужто не знали? Не обессудьте, и прощайте…
Вторая и последующая встречи произошли в единственной публичной библиотеке Александровска. К тому времени Ольга Владимировна уже знала о Ландсберге довольно много. Ее воспитание и правила приличия, в рамках которых она жила доселе, протестовали против продолжения этого странного и весьма предосудительного знакомства. С другой стороны, этот каторжник, в прошлом дворянин и офицер, разительно отличался от всей местной публики, был на голову выше любого представителя сахалинского «приличного общества». И уж, во всяком случае, Ландсберг решительно не походил на убийцу в традиционном для Дитятевой представлении.
Канцелярский артельщик-кассир ежемесячно выдавал Ландсбергу его «инженерское» жалованье, по ведомостям проходившее как надзирательское — восемнадцать рублей. Тратился же Карл только на квартиру и стол, и за короткое сумел накопить весьма внушительную для Сахалина сумму. Он с радостью предложил бы Дитятевой деньги — но разве приняла бы она такую помощь от едва знакомого ей человека, да к тому же еще и каторжника?
Выход нашелся: Ландсберг попросил мадам Таскину, весьма к нему благоволившую, передать Дитятевой сто рублей на организацию акушерской амбулатории в качестве пожертвования от некоего якобы существующего в Александровском посту благотворительного фонда. Деньги от «фонда» были с благодарностью приняты, и Ольга Владимировна принялась снова хлопотать о помещении, закупке медикаментов и возобновила поиск помощниц.
Пожертвование Ландсберга, как он сам понимал, денежную проблему Дитятевой решило лишь частично. Одинокая молодая женщина продолжала оставаться объектом назойливого преследования. Выход для Дитятевой был только один: как можно скорее обрести в посту покровителя, способного оградить молодую женщину от гнусных приставаний. Таким покровителем мог стать только законный супруг. Предлагать себя в качестве такового, пусть даже чисто формального, для «галочки», Ландсберг и подумать пока не смел.
Молодые люди продолжали раз-два в неделю встречаться в библиотеке. О пеших прогулках и даже о том, чтобы проводить Ольгу Владимировну до снимаемой ею квартиры, речи не было. Ландсберг откровенно рассказал Ольге Владимировне и об обыкновении чиновного люда поста придираться на улицах к арестантам, и об особом к себе отношении.
Так прошло короткое сахалинское лето. А через четыре месяца после знакомства с Ольгой Владимировной Дитятевой Ландсберг попал в карцер.
…Явившись в библиотеку и не дождавшись там своего знакомого, Ольга Владимировна поначалу решила, что того направили в какую-то срочную служебную поездку. Так уже бывало — удивило Дитятеву лишь то, что пунктуальный до педантичности Карл Христофорович не прислал в этом случае обычной записки с извинениями.
Не явился Ландсберг в библиотеку и на следующий день, и Ольга Владимировна нашла предлог зайти в окружную канцелярию. Там ей тоже ничего толком не сказали. Смотритель Ковалев, отправив инженера в «холодную», строго-настрого запретил писарям кому бы то ни было говорить об этом. Михайла Карпов, служивший в той же канцелярии чертежником, запрет счел к себе не относящимся.
Сам он проведывать в «холодной» своего компаньона по очевидным причинам поостерегся. А вот сообщить о случившемся «казусе» молодой женщине, с коей Карл встречался, Михайла решился. Выскочив вслед за
