Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр

Гости, впрочем, нисколько к нему не прислушались и продолжили требовать от Шан Сижуя исполнить какой-нибудь отрывок из оперы.

– Да не буду я для вас петь, я голоден и хочу поесть, – сказал Шан Сижуй, поглощая лапшу с подливой. – Вы лучше уж спокойно приходите в театр послушать представление, там на мне и костюм будет, да ещё и аккомпанемент на хуцине, и я немного на билетах подзаработаю.

От него по-прежнему не отставали с шуточками, кто-то заявил, что театральный билет ему не по карману, другие сказали, что не в силах дождаться представления, в общем, они всячески подтрунивали над Шан Сижуем. С пелёнок Шан Сижуй страдал от голода, это сильно повлияло на него, оставив след в его душе, а потому во время еды его словно охватывала сила, с которой без особого труда можно было разгромить и вражескую армию, и миску с лапшой зараз уничтожить, ничто вокруг его не заботило. Не обращая ни малейшего внимания на поддразнивания, он принялся уничтожать лапшу, а покончив с едой, вытер рот и улыбнулся Чэн Фэнтаю несколько смущённо и наивно. Чэн Фэнтай улыбнулся ему в ответ, и они поднялись, собираясь уйти. Однако простолюдины ещё не натешились вволю и, схватив Шан Сижуя за плечи, не пускали его:

– Шан-лаобань! Не уходите! Так давно мы не виделись, а поболтали совсем малость!

Шан Сижуй легонько отрыгнул:

– Я ведь здесь с другом!

Чэн Фэнтай закурил сигарету:

– Как будет угодно Шан-лаобаню.

Нет ничего вкуснее пельменей и никого забавнее актёров, так что Чэн Фэнтай прекрасно их понимал.

Трудяги и носильщики с новыми силами бросились донимать Шан Сижуя. Шутки, которые они отмачивали, отличались от поддразниваний знакомых Чэн Фэнтаю господ и дам, шутили они грубо, не унимаясь, совершенно не задумываясь о приличиях и не зная меры. Расспросив о сливе, что стояла во дворе Шан Сижуя и якобы обращалась злым духом, они стали допытываться, когда Шан Сижуй намеревается жениться и не любовница ли ему Сяо Лай.

– К чему Шан-лаобаню жена? Люди своими глазами видели, как слива в его дворе при полной луне обращалась в человека, чтобы послушать пение Шан-лаобаня.

– Демон это был али демоница?

– Определённо демоница, решила воспользоваться нашим Шан-лаобанем под покровом ночи!

И двух слов они не могли связать без пошлостей, и Чэн Фэнтаю несколько раз казалось, что вот-вот Шан Сижуй разозлится. Однако актёр с залитым краской лицом терпеливо и обстоятельно отвечал на все вопросы и веселился вместе с чернорабочими. Временами он становился капризным, временами – простодушным и бесхитростным, но ничем его манеры не отличались от тех, с которыми он общался с богатыми и знатными господами, и Чэн Фэнтай взглянул на него другими глазами. Он подумал, что Шан Сижуй и в самом деле человек искренний и чистый душою, глядя на собеседника, он видит не богатство, а его самого и не делает различий между людьми высокого и низкого положения.

На самом деле, хотя в глазах Шан Сижуя окружающие и не делились на богатых и бедных, уважаемых и презираемых, для него существовало четыре типа людей: те, кто разбирается в опере и ничего в ней не смыслит, и те, кто уважает его или презирает. Тот, кто разбирался в опере и восхищался им, становился закадычным другом; того, кто знал в опере толк, но им не восхищался, он уважал, но не привечал; с тем, кто не разбирался в опере, но любил его, можно было повеселиться; ну а кто и оперы не знал, и его не уважал, тот был для него чужим человеком, недостойным внимания.

Эти оборванцы-носильщики не очень-то разбирались в опере, они приходили лишь послушать голос да поглазеть на шумиху, и в глазах Шан Сижуя они принадлежали к тому же сорту людей, что и господа и дамы за столом для игры в мацзян, более того, их он, в отличие от тех господ и их супруг, не боялся прогневить, и поэтому общение с простыми людьми приносило ему радость.

Они ещё долго болтали, пока Шан Сижуй наконец не поднялся и не сказал:

– Мне правда пора идти, я должен готовиться к вечернему спектаклю! – А про себя подумал, что так и не знает, чем же закончилась драка в гримёрке. – И перестаньте болтать глупости обо мне и Сяо Лай! Если эти праздные разговоры разойдутся, как же ей, незамужней девушке, потом жить?

Все согласно закивали, но Шан Сижуя по-прежнему не отпускали. Положение Шан Сижуя было как у попугая, выращенного в императорских палатах Цзиньлуаньдянь: игрушка для знатных людей. Ему, с его характером, переносить подобное не так просто, поэтому он часто и залетал к простому народу, чтобы пошутить и посмеяться с людьми, подружиться с ними, они же и не догадывались, с каким необыкновенным человеком сошлись.

Насилу освободившись, они сели в машину, Шан Сижуй всё ещё смеялся.

Чэн Фэнтай взглянул на него:

– Ещё не навеселились вдоволь!

– Второй господин, скажу вам по большому секрету: та красная слива в моём саду… Ха-ха!

– Что такое? Демон это или все же демоница, в конце-то концов?

– Какой там злой дух, это ведь был я! Однажды нарядился в дахуаляня[74] и случайно натолкнулся на кого-то. Не знаю как, но всё это превратилось в историю о нечистой силе.

Чэн Фэнтай кивнул:

– Хорошо, немного погодя я развею эти слухи.

– К чему же их развеивать, это так забавно! Пусть говорят и дальше!

– А Шан-лаобань озорник каких поискать.

Лао Гэ, слушая их разговоры, посмеивался за рулём.

Глава 11

В один из вечеров, что пришёлся на конец второго месяца, Чэн Фэнтай опоздал на игру в мацзян. Войдя в комнату, он увидел, что места за всеми четырьмя столами уже заняты, и за одним из них сидел Шан Сижуй. На нём была бордовая шуба из парчи, по воротнику и рукавам отороченная лисьим мехом, оттенявшим острый подбородок и белое, с сияющей кожей личико. Он походил на богатого и изящного барчука из семьи какого-нибудь землевладельца. Шан Сижуй редко играл в кости с другими, и Чэн Фэнтай изумлённо проговорил:

– Шан-лаобань! Неужто решили сыграть в мацзян?

Увидев его, Шан Сижуй рассмеялся и поманил Чэн Фэнтая к себе рукой:

– Второй господин, подойдите, вытяните для меня кость.

Стоило этим словам прозвучать, как все в зале обратили взгляды на Чэн Фэнтая: обычно ведь он прибегал к этому способу