Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
История Чэн Фэнтая прозвучала весьма странно, Шан Сижуй никогда не слышал ничего подобного и, нахмурившись, сказал:
– Это ведь неправда… – Тут он вспомнил, что в год гэнцзы Нин Цзюлан как раз был во дворце. Однако он и слова не проронил об этом отрезке своей жизни, а при одном лишь упоминании того года тотчас менялся в лице, так что сказать, истина поведанное Чэн Фэнтаем или ложь, было трудно.
– Я рассказываю вам тайные истории из жизни прошлой династии, а вы ещё мне не верите. Ну не верите и ладно. Давайте ешьте тогда!
Однако Шан Сижуй уже совсем не чувствовал вкуса еды, он будто бы услышал историю из «Повести о странном из кабинета Ляо»[71], от которой его пробрал мороз по коже, а ещё он обрадовался, что сам родился на десять лет позже и избежал подобной участи. Кроме того, он поблагодарил небеса за то, что они послали князя Ци на выручку Нин Цзюлану, и иностранцы не похитили его средь бела дня – вот уж правда: хорошему человеку и небо помогает. Кокосовый пудинг в конце трапезы пришёлся весьма кстати, он привёл Шан Сижуя в чувство, и тот спросил Чэн Фэнтая:
– А это что такое?
Чэн Фэнтай чуть-чуть задумался и ответил:
– Это иностранный миндальный тофу.
Шан Сижуй одобрительно воскликнул:
– Сладко, но не приторно! Вот это очень вкусно!
Дурачить этого актёра уже вошло у Чэн Фэнтая в дурную привычку.
Поскольку обеда в европейском ресторане оказалось недостаточно, Чэн Фэнтай решил продолжить их трапезу, на сей раз оставив выбор места за Шан Сижуем. Шан Сижуй взглянул на часы и с донельзя смущённым видом проговорил:
– Пойдёмте в лапшичную «Хуцзи».
Чэн Фэнтаю это название было незнакомо, а вот Лао Гэ, напротив, знал это место очень хорошо, такой лапши под соусом чжацзян, как там, нигде больше не готовили, в мгновение ока они домчались до лапшичной, и, остановив машину, Лао Гэ вышел вслед за Чэн Фэнтаем и его спутником, чтобы тоже съесть миску обжигающей лапши.
Поскольку Шан Сижуй был частым гостем в этом заведении, половой знал Шан Сижуя и подошёл поприветствовать его, радостно воскликнув:
– Ах, Шан-лаобань! Ах! И ещё один барин! Шан-лаобань, долго же вы к нам не заходили! Так сильно были заняты подготовкой к выступлению? Что господа желают заказать?
Шан Сижуй оглянулся на Чэн Фэнтая, но тот, не дожидаясь его вопроса, сказал сам:
– Я ничего не буду.
Шан Сижуй вытащил несколько цзяо:
– Мне как обычно: одна миска лапши под соусом чжацзян, одна миска острого супа-солянки. Остальное вам, вот только не могли бы вы не… – Но не успел он остановить полового, как тот, согласно сложившейся традиции, во весь голос прокричал:
– Эй! Есть заказ! Одна миска лапши под соусом чжацзян и одна миска супа-солянки, Шан-лаобань пожаловал нам чаевых два мао!
Шан Сижуй обречённо вздохнул, молча отыскал свободное место и присел. Чэн Фэнтай провёл рукой по столу и потёр пальцами: столы и стулья были покрыты толстым и липким слоем жира. В зале стоял едкий обжигающий запах лука и соевого соуса, всё настолько прокоптилось, что куда ни ткни – повсюду липнет масло, прямо-таки не сесть и не встать. Однако за последние годы Чэн Фэнтай прошёл и огонь и воду, в какие только жизненные перипетии он не попадал, так что теперь он уже ничем не напоминал прежнего изнеженного и придирчивого барчука из богатой семьи. Не поведя и бровью, он уселся за стол и, бросив себе в чашку кусок чайного брикета, горького и терпкого, отпил из неё.
Лао Гэ, глядя на него со стороны, подумал: «Вот это наш второй господин! Уселся за грязный стол с таким же изяществом, с каким ел в европейском ресторане».
Несколько деревенщин, работавших носильщиками – с коростами на голове и воспалёнными глазами, – услышав, как половой выкрикнул имя Шан Сижуя, подошли к их столу с мисками в руках. Взглянув на них, Чэн Фэнтай даже испугался. Однако, похоже, они тоже были старыми знакомыми Шан Сижуя и безо всяких церемоний окружили их стол, и уселись рядом, не обращая на Чэн Фэнтая никакого внимания. Работяги теснились и теснились, и Чэн Фэнтаю ничего не оставалось, как, сдавшись их напору, отодвигаться всё дальше и дальше. Был среди них рослый мужчина, тянущий рикши, в это зимнее время на нём была тонкая кофта, подвёрнутые рукава которой обнажали крепкие мускулистые руки. Одну ногу он поставил на лавку, где сидел Шан Сижуй, и, с хлюпаньем всасывая лапшу, пристально глядел на него. Шан Сижуй, сощурившись в улыбке, кивнул ему в знак приветствия, и улыбка эта ничем не отличалась от той, какой он приветствовал гостей на великосветских сборищах, пожалуй, она была приветливее той, с которой он обращался к начальнику комиссариата Чжоу. Чэн Фэнтай мысленно позлорадствовал над начальником Чжоу.
– Шан-лаобань! Доброго вам здоровьичка!
– Здравствуйте, и вам не хворать.
– Что нового ставите в последнее время?
– Не то чтобы новое. Слегка подправленное «Жизнеописание Инъин»[72].
– Чегой это?
– Да та же самая «Хуннян»[73].
– «Хуннян» – это хорошо! «Хуннян» – хорошо! Ха-ха! Как же там поётся? «О барышня! Ступаешь ты изящно!» – изменив голос, он пропел одну строчку, подражая актёру; однако ничего у него не вышло, и пение его лишь вызвало громоподобный хохот у посетителей лапшичной. – Как там поётся-то? Шан-лаобань, спойте для нас кусочек!
– Да! Один кусочек спойте!
– Сударь Шан, не вредничайте! Пожалуйте нам один только отрывок!
Они подняли страшный шум, и другие посетители, которые не знали Шан Сижуя, тоже окружили их стол. Чэн Фэнтай подумал: «Плохо дело! Эти грубияны не знают меры в веселье, слишком уж они непочтительны, а актёры – люди легкоранимые, наверняка он разозлится от смущения».
Лицо Шан Сижуя и впрямь залилось краской, однако на нём не было и следа гнева. Половой, совсем как спаситель представления, явился как раз кстати с миской лапши:
– Да хватит вам! Видно же, что наш Шан-лаобань – юноша скромный, а из-за таких, как вы, кто на него наседает, он больше
