У чужих людей - Сегал Лора
К концу лета миссис Хупер повела Дон, Гвенду и меня в штаб противовоздушной обороны, чтобы подобрать нам противогазы. Мы напялили черные уродливые респираторы с плоскими рыльцами и, поглядев друг на друга, ужаснулись. Неужто и я — такое же страховидное чудище, думал каждый. Для малышей имелись противогазы в виде Микки Мауса, с синими рыльцами и болтающимися розовыми ушками, но детей не проведешь. Когда на них натягивали дурно пахнущую резиновую маску, они от страха поднимали дикий рев. Все это произвело на миссис Хупер тяжелое впечатление, на обратном пути она допытывалась у меня, неужели и вправду начнется война. Нет, твердо говорила я, если до Гитлера дойдет, что союзники всерьез намерены дать отпор, он ни за что не решится начать войну. Миссис Хупер заметно успокоилась. Уж кто-кто, а я-то должна знать, что к чему, все-таки я приехала оттуда.
Третьего сентября была объявлена война; мы услышали об этом по радио. У миссис Хупер началась истерика, дрожа всем телом, она отправила нас с Гвендой за мистером Хупером — он работал на огородном участке, — наказав как можно быстрее привести его домой. Всю дорогу мы бежали бегом.
— Война! — закричали мы, едва завидев его на узкой полоске земли, засаженной рядами помидоров, моркови, салата и бобов. Он сидел на корточках возле сложенной из листов гофрированного железа хибарки с инструментами. — Мама велела тебе сейчас же идти домой, война! — выпалила Гвенда, от ужаса едва переводя ДУХ.
Мистер Хупер выпрямился.
— Чарли! — крикнул он соседу, половшему грядки в дальнем конце своего огорода. — Война!
— Чего? — крикнул Чарли и поднес ладонь к уху, показывая, что не расслышал новости.
Мистер Хупер сложил ладони рупором и гаркнул:
— ВОЙНА!
— ВОТ ОНО ЧТО! — проорал в ответ Чарли и закивал головой, показывая, что все понял, и продолжил полоть.
Мистер Хупер велел нам бежать обратно, а ему нужно собрать бобы, пока не полил дождь; он придет чуть позже.
Не похоже, что пойдет дождь, говорили мы по дороге; к нашему удивлению, несмотря на войну, синее небо было по-прежнему ясным, стоявшее в зените солнце жарко припекало, мы неторопливо брели домой. Алберт уже вернулся, из приемника лилась, как обычно, танцевальная музыка. Я приободрилась. Жизнь шла тем же чередом, что и в мирное время, разве только теперь, куда бы мы ни шли, надо было вешать на шею картонную коробку с противогазом.
Начался учебный год. В школу и обратно мы с Гвендой ходили вместе, хотя она была на два класса старше меня. В первое утро нас проверяли на вшивость. Я снисходительно позволила осмотреть мою голову: ясно же, что кого-кого, а меня проверять не надо. В этой школе одна учительница вела все предметы. Помнится, вскоре я пришла к заключению, что ничего нового мне от нее не услышать. Я занялась чтением. Днем читала под партой. Потом вечерами и ночью — в постели и даже завтракать выходила с книжкой.
— Чье это? — вопрошал Алберт, не глядя на меня и держа книгу двумя пальцами, будто нашел на своем стуле какую-то гадость.
Незадолго до рождественских каникул в центральной школе прошел экзамен, и мы с Гвендой выиграли стипендии на обучение в школе графства. Родители очень обрадовались столь счастливой перемене в моей судьбе — отец ронял слезы радости, мама немедленно сообщила о моих успехах миссис Уиллоби. Хуперы тоже гордились, но на свой лад. Они заявили, что не допустят, чтобы Гвенда ходила в школу, где учатся дочки богатеньких родителей, которым они, Хуперы, не чета.
Я возмутилась и стала сочувствовать подружке, но, к моему изумлению, она была согласна с отцом и матерью:
— И мама, и Дон ходили в центральную.
— Неужели ты не хочешь учиться в школе получше твоей? — удивлялась я. — Там же преподают латынь, и после окончания можно поступить в университет. Мой дядя Пауль учился в Венском университете, пока нацисты его оттуда не вышвырнули. Он хотел стать врачом. Я тоже намерена поступать в университет.
— А я намерена выйти замуж, — заявила Гвенда. — Ни папа, ни Алберт не учились в университете, и что с того? Алберт работает на газовом заводе, а папу выбрали профоргом.
— Тебе Алберт нравится? — как бы между прочим спросила я.
— Да, — ответила Гвенда. — Он — член семьи.
Мы сидели в прогалине, которую сами прорезали в зарослях бирючины на задах сада. Я оглядывала земли, принадлежащие моей новой школе, — спортивные площадки, теннисные корты, купы деревьев вокруг открытой эстрады и внушительные здания на холме. Мне не верилось, что Гвенда в самом деле смотрит на вещи иначе, чем я.
— Красиво же, скажи? — наседала я на Гвенду.
— Гадко это, — отрезала Гвенда. — Столько всего — для горсточки девчонок.
— Но ведь красиво, — гнула свое я. — И девочкам идет зеленая форма, правда же?
— Задаваки они, — бросила Гвенда. — А вот девчонки из центральной школы мне нравятся. Я с ними дружу.
— А я буду дружить с девочками из школы графства, — сказала я. Сидя рядом, бок о бок, мы соревновались в снобизме. — И кем же ты хочешь стать, если не намерена поступать в университет?
— В последнем классе пойду на курсы машинописи, буду работать секретаршей.
— А я стану художницей, — объявила я. — И еще буду путешествовать. До прихода Гитлера мой дядя Пауль путешествовал с друзьями по Италии. Заведу много-много друзей. Среди поэтов и прочих людей искусства.
Гвенда всей душой сопереживала моим мечтам, глаза ее восторженно сияли, а я унеслась в свое восхитительное будущее, прихотливо меняя варианты, точно ребенок, которого привели в кондитерскую и дали полную волю. Очнулись мы, только когда миссис Хупер крикнула из посудомоечной, что пора мыть руки и ужинать.
— Ну, и кто же займется твоей новой формой? — спросила миссис Хупер. — Я понятия не имею, что там требуется. Школа-то необычная.
На следующий день, прихватив с собой противогаз, я отправилась к руководительнице Комитета по делам беженцев и все ей рассказала. Она заперла кабинет, и мы пошли по магазинам. В конце концов она вручила мне сарафан покроя «принцесс» и зеленый берет с эмблемой школы; кто за это все заплатил, я понятия не имела.
— Ага! — завидев меня, произнес Алберт. — Явилась не запылилась, мисс Фу-ты-ну-ты-ножки-гнуты.
Алберт меня терпеть не мог. На Рождество он подарил мне малюсенькую коробочку с игрой. Для остальных домочадцев он купил складной бильярдный стол с шарами, киями и мелом и все праздники играл на бильярде сам с собой.
На Рождество Дон исполнилось семнадцать, и Алберт подарил ей колечко. После чая он включил приемник на максимальную громкость, стал позади стула, на котором сидела Дон, и начал ладонью отстукивать «Скрип-скрип-скрип» по грудям Дон. Миссис Хупер понесла чашки с блюдцами в посудомоечную, Гвенда ушла к себе. Я делала вид, что рисую, а сама завороженно смотрела на наглые Албертовы руки, черт-те что выделывавшие на груди Дон, а она даже не противилась. Ее руки спокойно лежали на коленях, правая бережно придерживала левую, на которой блестело кольцо. Дон терпела, глядя прямо перед собой.
* * *С началом нового семестра меня зачислили в четвертый класс школы на холме позади дома Хуперов.
— Это наша новенькая, Лора. Поможешь ей освоиться? — попросила учительница девочку на первой парте и обратилась ко мне: — Кэтрин покажет тебе школу. Садись вот здесь, а ты, Дейзи, пересядь за пустую парту там, позади, хорошо?
— Ой, нет! — запротестовала Кэтрин. — Зачем это Дейзи пересаживаться?
Она надменно смотрела на меня холодными голубыми глазами.
Я заговорила с Кэтрин. Рассказала, что меня перевели в школу графства, потому что я выиграла стипендию. Метнув взгляд на Дейзи, Кэтрин приложила растопыренную пятерню к носу. Это она не про меня, решила я, я же тут рядом стою.
— Я приехала из-за границы, — сказала я. — В Англии я уже ходила в еврейскую школу и к концу семестра стала лучшей ученицей в классе.
— Ну, что, нравится тебе в новой школе? — спросила мама в следующий четверг.
