Её скрытый гений - Мари Бенедикт
Рэй, слегка пошатываясь, встает и произносит:
— Тост за нашу хозяйку. Мы благодарим вас за приятный вечер и самые вкусные блюда, что нам доводилось пробовать за последнее время.
Раздается припев «Слушайте, слушайте!», кто-то даже скандирует «прощайте мясо и два овоща» — намек на ставшие уже привычными безвкусные блюда, что подают сейчас в ресторанах из-за рационирования. Все смеются, и я тоже. Удивительно: как так выходит, что я могу собрать здесь такую приветливую, милую компанию и в то же время чувствовать себя такой чужой в Королевском колледже? Может быть, это из-за Уилкинса и его манер? Или я сама меняюсь, когда прихожу на работу?
Рэй все еще стоит:
— И еще один тост за наше вчерашнее открытие, — он вздымает бокал. — За Розалинд Франклин и тайну жизни!
«Слушайте, слушайте!» — выкрикивают Фреда и Мэри, а Алек вопросительно смотрит на них. Хотя слова Рэя довольно обтекаемы, я переживаю, не сказал ли он лишнего.
Фреда вызывается помочь мне убрать тарелки со стола, чтобы освободить место для тарта татен, который я приготовила на десерт. Мне нравится эта яркая женщина, хотелось бы, чтобы работа сводила нас вместе почаще. Кухонная дверь за нами захлопывается, мы складываем тарелки, и она шепчет:
— Мне нужно вам кое-что сказать.
Я не привыкла быть чьей-либо наперсницей, за исключением Урсулы и моей сестры, да и то в юности.
— Хорошо, — отвечаю я, надеясь, что разговор будет не слишком интимный.
— Вы с Рэем сделали свое большое открытие вчера днем?
— Да, — осторожно отвечаю я, не желая раскрывать лишнего на столь ранней стадии.
— Я не собираюсь выспрашивать, что это было за открытие, — знаю, вы расскажете, когда будете готовы, — но возможно ли, что Уилкинс знает о том, что вы с Рэем обнаружили?
— Возможно. Он действительно то и дело без предупреждения появляется в нашей лаборатории. А что? — я вспоминаю, сколько раз чувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, обнаруживала, что в дверях стоит Уилкинс со своей раздражающей ухмылкой. Я изо всех сил старалась держаться вежливо, при этом четко обозначив границы, но в прошлом меня часто обвиняли в холодности. На какую реакцию — вольную или невольную — рассчитывает Уилкинс, ведя себя так?
— Вчера около четырех часов он ворвался в офис Рэндалла, я как раз была там — заносила снимки. Он разразился такой тирадой, словно меня там не было.
Мое сердце колотится быстрее, не хочется думать, что же сказал Уилкинс. Но я должна знать.
— Что он сказал?
— Уилкинс хотел знать, почему его отстранили от участия в исследованиях образцов ДНК, подготовленных доктором Сигнером. Он также потребовал объяснить, почему вы держитесь так, словно это ваш проект, в то время как он думал, что вас наняли его ассистенткой.
«И как отреагировал Рэндалл? Он объяснил, что с самого начала обещал, что исследование ДНК будет моим проектом?» — хочется мне спросить Фреду, но я не могу быть такой откровенной. Если бы Рэндалл был прямолинеен в вопросе разделения труда, между мной и Уилкинсом было бы меньше трений, это положило бы конец его вторжениям в нашу работу. Но невозможно даже представить, что Уилкинс поверил, будто меня наняли его ассистенткой, это немыслимо. Зачем ученому с моим опытом и подготовкой понадобилась бы должность ассистента? Разве ради нее я покинула бы парижскую лабораторию, где работала продуктивно, автономно и при полной поддержке близких друзей? Если не брать в расчет проблему с Жаком.
— Он сказал Уилкинсу перестать ныть и заняться своей собственной работой, что все будет хорошо.
— Спасибо, что рассказали мне, Фреда, — говорю я, беря ее за руку. А сама задумываюсь над словами Рэндалла: почему он не объяснил Уилкинсу, что анализ ДНК поручен мне, что я не ассистентка. Опасаюсь, что Уилкинс разозлился, и мне это совсем не нравится.
Глава двадцатая
30 июня 1951 года
Упсала, Швеция
Я иду по тропинке вдоль реки Фюрис, что делит живописный город Упсала надвое. Солнечный свет отражается от воды, согревая меня этим свежим июньским днем, я раскидываю руки и нежусь в теплых лучах. Как я рада, что в плотном графике Второго конгресса и Генеральной ассамблеи Международного союза кристаллографии мы выкроили время и на день рванули поездом из Стокгольма в этот университетский городок со средневековым собором и замком шестнадцатого века. Побег сюда с моими дорогими друзьями Лузатти и Сэйрами, тоже участвующими в конференции, стал настоящим глотком свободы после месяцев изнурительной работы в лаборатории Королевского колледжа, дополнительное напряжение в которую вносит все более собственническое поведение Уилкинса.
— Как вам Королевский колледж? — спрашивает Витторио, когда тропинка становится шире, и мы можем идти рядом. Но она все же недостаточно широка, чтобы вместить Энн, поэтому она уходит вперед, присоединяясь к остальной группе. Хотя я очень ценю компанию Энн — в Стокгольме мы с ней вдвоем совершили набег на кондитерские, где обнаружилось множество сладостей, в то время как в Англии дефицит сахара, и сходили на литературный прием, организованный издателем журнала, для которого пишет Энн, — но редкая возможность побыть наедине с моим драгоценным другом Витторио — настоящее счастье, ведь он так хорошо меня понимает.
— Достаточно сказать, что это не Париж? — отвечаю я со смехом.
— Более чем достаточно, — отвечает он. — Все в лаборатории очень скучают по вам.
— Все? — спрашиваю я, чувствуя, как вопросительно изгибается моя бровь. Не то чтобы я когда-нибудь ловила Витторио на лжи, но он не прочь преувеличить, чтобы сделать приятно. С трудом верится, что Жак скучает по мне.
— Да, — настаивает Витторио, — даже он. Он не говорит об этом прямо, но часто разговаривает о вас и ваших навыках с теми, кто вас знает. Нам обоим не нужно произносить имя Жака вслух, чтобы знать, о ком идет речь. Жак всегда всплывает в наших беседах. — Вы сделали абсолютно правильный выбор, Розалинд, даже если Лондон — это не Париж.
Переводя с языка Витторио: я правильно сделала, что ушла, потому что Жак и Рэйчел Глейзер по-прежнему вместе.
— Он все еще с ней? — шепчу я.
— Очень даже. Плюс загадочная жена, которую никто никогда не видел, но она определенно существует, — тихо отвечает он и вздыхает. Затем, более громко и жизнерадостно добавляет: — Надеюсь, по крайней мере, исследования в Лондоне продвигаются успешно?
— Невероятно хорошо, — отвечаю я таким же бодрым тоном, отгоняя ранящие мысли об отношениях Жака и Рэйчел. Я не позволю Жаку Мерингу испортить эту прекрасную прогулку с дорогими друзьями. — Я же говорила, что теперь работаю с ДНК, а не с
