Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
– А вы сами не выберете отрывок?
Шан Сижуй сдержанно улыбнулся:
– Мне всё равно.
Распорядитель уставился на него во все глаза, недоумевая, и про себя подумал: «Вот же сопляк! Не переоценил ли ты свои силы, стремясь похвалиться своими талантами? На тебя смотрят господа, знающие толк в опере, хоть одну ноту возьмёшь неверно, они тут же вцепятся в твоё слабое место и немного погодя разнесут весть об этом по всему Бэйпину. Как ты после этого сохранишь свою милую мордашку? Я ведь спрашиваю тебя по доброте душевной!» И спросил его ещё раз:
– Шан-лаобань, сегодня здесь собрались господа – любители исполнять арии из опер, а некоторым по душе играть на хуцине, слух у них очень тонкий! Не желаете ли вы сыграть для них что-то, что покажет вас с самой лучшей стороны?
Шан Сижуй вздохнул:
– Я ведь сказал, мне всё равно, что играть. Дядюшка, вы лучше поторопитесь.
Распорядитель кивнул, а сам подумал: «Ай, ладно! Он большой безумец, недаром ведь говорят – у молодых кровь кипит, юность не ведает страха. Если он сам желает ударить себя по лицу, так рвётся осрамиться из-за собственного бахвальства, пусть потом не пеняет на других!»
Актриса, игравшая Фань Лихуа, успела смыть грим лишь наполовину, однако украшения для головы она сняла, снова надеть их она не успевала, а потому, кое-как облачившись в розовый театральный костюм, в котором она играла роли дань, поспешила выйти на сцену. По счастью, краска на её лице ещё не стёрлась до конца, и макияж можно было разглядеть из зала. Она прошептала Шан Сижую:
– «Уродливая парочка»[65]. Разбойники поднимают восстание.
Шан Сижуй кивнул, смычок в его руках пришёл в движение, и звуки хуциня полились подобно бурному потоку, обволакивая голос актрисы, видимо, это и была та самая «поддержка актёра», о которой он говорил. Как тень следует за человеком, он следовал за актрисой, подхватывая её голос, но не заглушая, вот что такое – «следовать за голосом актёра». Ничего прочего Чэн Фэнтай, как дилетант, расслышать не мог, но в полной мере прочувствовал лёгкость и свободу звучания хуциня, модуляции, которые без труда давались Шан Сижую, однако Фань Лянь пришёл в полный восторг, радостно покачивая головой в такт. Чэн Фэнтай спросил:
– И как, хорошо?
Фань Лянь ответил:
– Не просто хорошо – невообразимо! И в этом он талант!
Всего десять пышных, цветистых фраз и впрямь обрушились на зрителей бурным потоком, перелившись через сцену. Гости аплодировали стоя, сами не зная, чему именно: голосу актрисы или же звучанию хуциня. Затем взгляды всех присутствующих обратились на аккомпаниатора, они желали увидеть, как он выкажет своё почтение. Мастер игры на хуцине покраснел как рак и, повернувшись к Шан Сижую, отвесил ему малый поклон:
– Наставление получено! – И с этими словами, даже не забрав хуцинь, он растолкал гостей и в бешенстве выбежал из зала.
Эта комическая сцена, в которой Шан Сижуй снова показал себя, вызвала у зрителей даже больший восторг, чем у него самого. В особенности доволен был выездной распорядитель, который поспешил отряхнуть одежды Шан Сижуя и подать ему чай, словно тот невиданное сокровище, какое и раз в сто лет не встретишь.
Министр Цзинь махнул рукой, подзывая Шан Сижуя к себе для разговора, и с улыбкой произнёс:
– Шан-лаобань, эта пьеса вышла интересной!
От этой похвалы лицо Шан Сижуя запылало. Он покорно встал рядом с министром и сказал:
– Я вмешался в порядок семейного торжества министра Цзиня, чувствую себя ужасно виноватым.
Посмеиваясь, министр Цзинь поглядел на него и вдруг произнёс:
– И то верно. Хотя аккомпаниатор был не прав, ошибся он только в одном. Разве ему не было известно, что, стоит Шан-лаобаню ступить на сцену, как все вокруг становятся участниками драмы?
От этих слов все присутствующие остолбенели, никто не ожидал, что министр Цзинь выскажет Шан Сижую слова, слишком уж похожие на обвинение, и поставит того в неловкое положение. Шан Сижуй тоже оторопел, но очень быстро взял себя в руки и невозмутимо ответил:
– Дикий шафран лучше прочего дополняют зелёные листья. Все на сцене прочно связаны друг с другом, как звенья одной цепи, и, если одно звено подведёт, разве остальные смогут подняться на ноги? Обязанность артиста – стараться изо всех сил, показать всё, на что он способен, а не прикрывать чужой позор, дурача товарищей и обманывая зрителей.
При этих словах на лице министра Цзиня промелькнуло некоторое изумление, однако затем оно сменилось восхищением, и он, серьёзно закивав, сказал:
– Хорошо, ты говоришь очень хорошо.
Сегодня, только увидев Шан Сижуя, он тут же почувствовал, что в его манере игры есть очарование Нин Цзюлана, сейчас, услышав, как он высказывает своё личное мнение, министр Цзинь окончательно убедился, что Шан Сижуй и Нин Цзюлан ничем не отличаются друг от друга. Вздохнув с неподдельным восхищением, он сказал:
– Если бы каждый человек походил на тебя, мирился с тяготами и не стремился к праздной жизни, плывя по течению, не позорил своё дело, а отдавался бы ему всеми силами, Китай снова стал бы процветающим государством.
Чэн Фэнтай и Фань Лянь взглянули друг на друга, неизвестно, намеренно или же случайно, но эти слова хромого Цзиня будто бы предназначались им. Оба они поперхнулись, но возразить им было нечего – старый имбирь всё же острее свежего.
Министр Цзинь повернулся к выездному распорядителю и приказал ему:
– Пусть представление на сцене продолжается, а мы с Шан-лаобанем немного поговорим о всякой ерунде.
Распорядитель попросил прислуживающего работника принести для Шан Сижуя стул и поставить его чуть сбоку от министра Цзиня, а сам без лишних слов отправился организовывать представление. У министра Цзиня пропало желание смотреть на сцену, он целиком сосредоточился на беседе с Шан Сижуем:
– Только что, исполняя роль Сюэ Цзиньлянь, ты использовал несколько жестов, которые я раньше никогда не видывал. Подскажи, откуда ты их взял?
Шан Сижуй знал, что когда-то министр Цзинь был Чжун Цзыци, для которого Нин Цзюлан играл «Высокие горы и текущие воды»[66], он прекрасно разбирался в опере, а потому Шан Сижуй, охваченный трепетом, ответил:
– Это я добавил сам, как, по-вашему, они смотрятся?
Министр Цзинь одобрительно закивал:
– Прекрасно. На мой взгляд, и впредь стоит включать их в представление, – и с улыбкой добавил: – Вас с Цзюланом объединяет стремление к идеалу. В прошлом Цзюлан всегда говорил, что хотел бы внести изменения в пьесу, однако ему недоставало храбрости, он строго следовал правилам и только немного улучшал пьесы на свой вкус. Лишь повстречав тебя, он всерьёз взялся за привнесение
