Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Когда Шан Сижуй вышел на сцену в образе Чжугэ Ляна[60], Чэн Фэнтай его поначалу и не признал, лишь спустя какое-то время его осенило. Хотя Чэн Фэнтай и не разбирался в искусстве пения, он наконец понял, в чём сильные стороны Шан Сижуя. Тот был точно как кинозвезда первой величины: когда пели другие, они в лучшем случае становились похожи на своих героев, он же являлся тем, кого исполнял. Когда, переодевшись, он появился на сцене в новом образе, ему достаточно было сделать один шаг, один взмах веером – и перед зрителями предстал воскресший Кун-мин[61], до того запертый на театральных подмостках спящий дракон[62].
Однако сегодня спящему дракону было суждено погибнуть, поскольку дядюшка, игравший на хуцине, совершенно отказывался следовать за голосом певца. Он доверился своему чутью и отпустил поводья, позволяя струнам звучать вольно и свободно – мелодия хуциня то взмывала ввысь на девяносто тысяч чи, то так же стремительно обрушивалась вниз на три тысячи, и гнев Шан Сижуя выплёскивался вместе со строками, что он пел. Министр Цзинь и несколько разбирающихся в театре гостей один за другим нахмурились. Будь это выступление на семейном торжестве командующего Цао, исполнителя на хуцине давно уже выволокли бы за кулисы и расстреляли. Чтобы скрыть фиаско, Шан Сижуй кое-как приноровился к игре мастера, но, когда дошли до знаменитого адажио «Я просто человек, что по холму Уснувшего дракона проходил», музыкант решил продемонстрировать свои умения во всей красе, вытягивая из инструмента невыразимо звонкие переливы, сплошь модуляции да колоратуры. Одно плохо – у Шан Сижуя не осталось просвета вставить хоть слово. Сказать по чести, старший ученик Хэ-шаоцина и впрямь был выдающимся исполнителем на струнных, и в этом отрывке он показал свободное владение инструментом. Знающие толк в игре на хуцине зрители тут же наградили его поощрительными возгласами. Аккомпаниатор сорвал достаточно почёта и вернулся к прежней мелодии, принявшись играть адажио, однако Шан Сижуй не запел.
Шан Сижуй повернулся к аккомпаниатору, сорвал накладную бороду и проникновенно обратился к нему:
– Друг, нельзя ведь так.
Аккомпаниатор разом ошалел. Министр Цзинь и остальные с особым интересом наблюдали за происходящим на сцене, а Чэн Фэнтай и вовсе оживился пуще прежнего: такое представление ему нравилось намного больше, чем просто выступление. Аккомпаниатор и правда перешёл черту, но что за арию вздумал исполнять Шан Сижуй?
Шан Сижуй принялся наставлять его:
– Когда дядюшка Хэ был ещё жив, он часто поговаривал, что струны должны следовать за голосом, нельзя отмахиваться от голоса актёра, а следует поддерживать его. Старший брат так желал показать свою игру на хуцине, что уподобился шумному гостю, который заглушает хозяина. Ты перехватил инициативу; играй ты в одиночку, ладно, но как тут петь актёру на сцене? Если каждый бросит своё дело, перестанет добросовестно выполнять работу, так мы эту пьесу никогда не сыграем.
Шан Сижуй говорил всё верно, однако произносить подобные слова в присутствии многих гостей – значило оскорбить мастера игры на хуцине. Этот аккомпаниатор превозносил свои способности, презирая других, на всех он глядел свысока и признать чужую правоту решительно не мог. Мастер неторопливо поднялся, накинул на плечи белый платок, который служил подстилкой для хуциня, и, глядя на Шан Сижуя пьяными глазами, сказал:
– Я-то думаю, что это за безбородый малец кичится тем, что бранит старшее поколение, а это оказался великий Шан-лаобань. Так и не скажешь, что Шан-лаобань и трёх иероглифов не знает – высказались вы весьма красноречиво.
Чэн Фэнтай тоже подумал, что Шан Сижуй очень умело использовал чэнъюи-сравнения, и неожиданно закивал, выражая своё согласие.
– Ничтожная бездарность хоть и проучился у наставника двенадцать лет игре на цине, но так и не узнал, что значит следовать за голосом, а что – поддерживать артиста. – Аккомпаниатор склонил голову набок и злорадно добавил: – Судя по вашим речам, вы были близки с моим наставником, да ещё и прославились в Бэйпине как мастер всех амплуа и шести инструментов. Раз уж вы столь красноречивы, нельзя ли воспользоваться сегодняшним присутствием важных господ и чиновников и попросить вас сыграть на хуцине, чтобы я пополнил свои знания? – Он стянул белый платок и, не дожидаясь ответа, швырнул его на плечо Шан Сижую.
Шан Сижуй не ожидал такого поступка и уже успел пожалеть о только что сказанных острых словах. Он сам задел пьяницу, и теперь ему не удастся соскочить с мчащегося тигра. На сцене, гляди на него хоть сто тысяч человек, он чувствует себя спокойно и легко. Но стоило ему отойти от пьесы, и под взорами присутствующих он чувствовал себя не в своей тарелке – точно как сейчас, когда он беспомощно замер на сцене, а щёки слегка обожгло стыдом. Дело не в том, что он не умел играть на хуцине, но вдруг подобная самодеятельность разгневает министра Цзиня и установленный порядок семейного торжества пойдёт прахом?
Однако министр Цзинь с громким смехом произнёс:
– Раз уж на то пошло, пусть Шан-лаобань сыграет какой-нибудь отрывок, будем считать это дополнительной наградой для всех нас.
Министр Цзинь отдал приказ, и Шан Сижую ничего не оставалось, кроме как повиноваться. Он обернулся к зрителям и, поклонившись им в пояс, сел, в два слоя сложил белый платок и расстелил его у себя на коленях, и в самом деле готовясь сыграть на хуцине. Стоявший рядом с ним выездной распорядитель в душе рвал на себе волосы от отчаяния, он давно уже знал, что этот мастер игры на хуцине – человек безалаберный, да и в новогодние праздники сложно обойтись без вина, отчего же он так сглупил, что пригласил его? Такой шум поднялся, обидеть министра Цзинь – ещё пустяки, когда он закончит все свои служебные дела, то вернётся в Нанкин[63], бояться тут нечего. Однако оскорбить Шан Сижуя, который изо дня в день поднимается всё выше в гору и уже снискал головокружительный успех… После такого можно забыть о том, чтобы зарабатывать себе на жизнь оперой! Про себя распорядитель сделал вывод, что Шан Сижуй – мастер игры на сцене, для него не составит особенного труда сыграть на хуцине: только он ударил по струнам – и извлечённые им звуки прозвучали особенно нежно и точно. Пожалуй, сегодня вечером Шан Сижуй ещё раз десять мог бы сыграть на сцене. Распорядитель поспешил наклониться к Шан Сижую и заговорщически прошептал ему на ухо:
– Шан-лаобань, говорите, что делать.
Шан Сижуй подумал немного и сказал:
– Позовите ту, что только что играла Фань Лихуа, пусть выберет что-то быстрое с ритмом «бегущей воды»[64],
