Зимняя бегония. Том 1 - Шуй Жу Тянь-Эр
Чэн Фэнтай с улыбкой проговорил:
– Мой племянник привык жить на широкую ногу, и, хотя на первый взгляд кажется, что он наслаждается красивой жизнью, долгов у второго господина Фаня немерено. Его работники скрывают доходы, и, когда у него кончаются деньги на бездумные траты, он приходит ко мне, заставляя выплачивать его же долги. Вот когда младшая сестра второго господина Фаня войдёт во внутренние покои, а сам он вернётся в крепость семьи Фань, мне не придётся больше оплачивать чужие долги, и тогда я сразу же отправлюсь в Посольский квартал[54], открою там банк, который станет наступать на пятки «Сити-банку», и тем самым подниму национальный престиж!
Фань Лянь отвернулся, что было мочи пытаясь сдержать смех. Какое там сокрытие доходов, какая свадьба младшей сестры! Этими пустыми словами он решил сразить министра Цзинь наповал, выставив его полным идиотом и выдавая за правду всё сказанное Фань Лянем ранее. Да ещё приплёл сюда и поднятие национального престижа, это окончательно добило Фань Ляня, и от смеха его плечи задрожали.
Повернувшись к нему, министр Цзинь изумлённо спросил:
– Ого! Братец Лянь, чему ты так обрадовался?
Чэн Фэнтай никак не мог сказать, что Фань Лянь потешается над тем, как я тебя одурачил, но тут как раз кстати на сцене появился Шан Сижуй, и он поспешил объяснить:
– Второй господин Фань – страстный поклонник Шан-лаобаня, каждый раз, стоит ему завидеть игру Шан-лаобаня, он счастлив так, словно пчёлы наложили ему мёда прямо в рот.
Министр Цзинь, которому растолковали, в чём дело, с улыбкой закивал.
Сейчас все говорили, что Шан Сижуй и Нин Цзюлан затмевают прочих актёров оперы, сами же стоят плечом к плечу, и смысл этих восхвалений заключался в том, что Шан Сижуй продолжает традиции прошлого, открывая пути для будущего. Министр Цзинь не слишком-то в это верил, он предполагал, что, после того как Нин Цзюлан ушёл со сцены, Шан Сижуй, подобно обезьяне, нарёк себя царём, пока тигр ушёл из гор, да ещё осмелился выдавать рыбий глаз за жемчужину, и вовсе он не так хорош, как передаёт молва. Сегодня он задумал испытать Шан Сижуя, приказав ему исполнить привычную роль в «Заставе Фаньцзянгуань»[55]. А оттого что Нин Цзюлан в совершенстве владел как амплуа дань, так и амплуа шэн, да ещё был недостижим в военных и прочих искусствах, иными словами, был на все руки мастером, министр Цзинь, не веря в то, что Шан Сижуй обладает подобными талантами, приказал ему вдобавок исполнить роль лаошэна[56] из «Манёвра пустого города». Программу выступления передали Шан Сижую, однако тот на удивление возражать не стал, очевидно, что он и впрямь может играть лаошэнов.
Появление на сцене Шан Сижуя, застывшего в картинной позе, пышущего энергией, немедленно вызвало овации всего зала. Чэн Фэнтай же, в конце концов, был шанхайцем, пекинскую оперу он не понимал и от всеобщего воодушевления был очень далёк. Вот если бы на сцене пела изящная принцесса или молодая кокетка, он, быть может, и послушал бы. В «Заставе Фаньцзянгуань» не насчитаешь и нескольких строк, в глазах сразу же рябит от акробатических трюков с шестом, и Чэн Фэнтай на сцену и вовсе не смотрел. Однако все эти богатые господа, обычно донельзя высокомерные и заносчивые, поднялись со своих мест и рукоплескали Шан Сижую, награждая его почтительными возгласами, а министр Цзинь с лёгкой улыбкой кивнул, приняв весьма благосклонный вид, – не иначе как представление оказалось славным.
Когда Шан Сижуй закончил петь арию Сюэ Цзиньлянь, министр Цзинь, придя в полный восторг и не в силах отпустить его просто так, позвал его со сцены к себе, отношение его к Шан Сижую совершенно переменилось, и он собственноручно подал ему чарку вина со словами:
– Я знаю, что вы, люди сцены, воздерживаетесь от спиртного, но это не повредит вашему голосу, оно выдержано на основе виноградного сока.
Шан Сижуй поблагодарил его и медленно осушил чарку. Когда он отставил чарку в сторону, его лукавый взгляд скользнул по Чэн Фэнтаю и Фань Ляню. Чэн Фэнтай бросил стремительный взор на министра Цзиня и обратил к Шан Сижую лицо со страдальческим выражением, как бы говоря: «Ты только посмотри, я здесь вынужден вести официальные беседы с отвратительными господами, хоть подыхай от скуки!»
Министр Цзинь с улыбкой сказал:
– Ловкость и техника Шан-лаобаня по-настоящему прекрасны, видно, что вы усердно работали.
Шан Сижуй ответил:
– Мой первый учитель обучал меня играть шэнов, а затем уже я сменил амплуа.
– Тогда получается, что я ошибся с расчётами, следующий отрывок из «Манёвра пустого города»[57] нисколько не затруднит Шан-лаобаня.
Шан Сижуй ничего на это не ответил, лишь скромно улыбнулся и немного погодя удалился за кулисы, чтобы переодеться. Хотя он и услышал хвалебные слова, на лице его не было и следа того, что он доволен. Шан Сижуй осознавал, что хоть трюки сегодня и были исполнены неплохо, пение его никуда не годилось – и винил он во всём рваное звучание хуциня, который и не думал следовать за его голосом. Нанося краску на лицо, он спросил:
– Кто сегодня играет на хуцине?
Ему со смехом ответили:
– Шан-лаобань тоже заметил? Это старший последователь Хэ-шаоцина[58], «виртуоз игры на струнных», заносчивый ужасно! – с этими словами Шан Сижую указали на столик, где стояли чайник с вином и чарки, и недовольно продолжили: – Перед выходом на сцену он успел хлебнуть две рюмки да послоняться с сяодань[59]. Как выпьет вина, так сразу на него снисходит поэтическое вдохновение. Вот и начинает водить по струнам сверх меры, все мы лишь призваны оттенить его необыкновенные умения! Вот уж правда, у собаки в животе и четыре ляна масла не поместится… Просто удержу не знает!..
Шан Сижуй кивнул: так, значит, это был подмастерье его уважаемого наставника, и дальше жаловаться не имело смысла. Надев накладную бороду, он приготовился к выходу на сцену.
Глава 9
