Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
Бальтазар сорвал с нее платье, резко, одним движением повернул ее к себе спиной и, толкнув на кровать, поставил на четвереньки. Он овладел женой спокойно и зло. Ее громкие стоны разбудили весь дом. Когда все закончилось, жена, словно щенок, стала к нему ластиться, просить прощения, но он отодвинулся от нее и сказал, чтобы она шла на свою половину дома…
— Куда ты меня ведешь? — встревожился вдруг Бальтазар.
Даже среди ночи, при слабом свете редких в этом квартале светильников, он не мог не узнать эту улицу.
Нинурта остановился:
— Мы уже пришли… Это здесь… Вот этот дом…
Начальник стражи, чье лицо всю дорогу было мрачным и суровым, вдруг усмехнулся:
— Ты знаешь в лицо царского писца Мар-Зайю? Следи за ним. За каждым его шагом. Мы будем искать убийц в его доме… Возможно, он один из них…
На этом самом месте два месяца назад убили Нимрода.
Через час Бальтазар входил в небольшой дом в бедном квартале на севере города. Калитку открыл могучий раб-эфиоп, внушавший ужас одним своим видом. Он осветил лицо ночного гостя факелом и неожиданно улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.
Под ногами заскрипели половицы. В сенях пахло лечебными травами. Эфиоп повел господина за собой через двор в комнату хозяйки.
В бассейне плавала тряпичная кукла. Бальтазар усмехнулся, подумал: «А ведь и правда, Ани всего-то на два года старше моей старшей дочери».
Эфиоп откинул занавеску перед входом в комнату, пропуская хозяина вперед.
Ани спала на низком деревянном ложе, укрывшись тонким одеялом. Он встречался с ней больше года. Сначала как с одной из шлюх, затем предпочитая ее всем другим, с ревностью думая о своей возлюбленной каждый раз, когда приходилось с ней расставаться. И, наконец, он купил дом, в котором поселил ее как свою жену.
Месяц назад она сказала, что ждет от него ребенка.
Бальтазар присел в изголовье ее постели.
— Как она ела? — спросил он у эфиопа.
Тот неуклюже передернул плечами:
— Ее опять тошнило.
«Она похудела за эти дни», — с тревогой подумал о девушке Бальтазар.
— Что говорит старуха?
Тогда же, месяц назад, он нанял для Ани повитуху Замиру. Он хотел сына… Он до дрожи в коленях хотел сына… У него даже мысли не возникало, что у них может родиться дочь.
Целуя Ани в лоб, он вспомнил, как еще несколько часов назад так же целовал жену.
Бальтазар и сам не понимал, почему не мог сказать своей законной супруге прямо в лицо, что она ему надоела. Ведь он никого и ничего не боялся. Она полностью была в его власти, и стоило ему захотеть, он мог бы раздавить ее одним мизинцем. Единственное, что мешало, — чувство стыда перед ней… За ее испорченную жизнь, несбывшиеся надежды, свою нелюбовь и собственное бессилие.
«А ведь я пришел сюда, только ради этого поцелуя», — подумал сановник, сам удивившись этой несказанной нежности.
— Передай старухе, чтобы смотрела за ней получше, — тихо сказал он. — Я приду следующей ночью.
Эфиоп проводил Бальтазара назад до калитки, потом вернулся к хозяйке и, словно собака, лег у ее ног.
* * *
Начальник внутренней стражи был первым, кого принял утром Син-аххе-риб. К удивлению Бальтазара, которое он умело скрыл, известие о смерти купца нисколько не расстроило царя. Напротив, владыка улыбнулся и, слегка наклонив голову, сказал с усмешкой стоявшему справа от трона Мар-Зайе:
— Мне жаль Закуту. У кого она теперь будет покупать каменья и жемчуг, когда не стало ее дорогого Аби-илайи? Хотя казна от этого только обогатится… Сходи за царицей. Я хочу сам сообщить ей эту новость.
Царский писец низко поклонился. Пятясь, он отошел на несколько шагов и только после этого посмел повернуться к царю спиной.
В этом огромном зале при желании поместился бы, наверное, кисир тяжелой пехоты. По периметру стояли высокие мраморные колонны; их нижние фризы изображали царскую охоту на львов[13] а верхние — диковинный сад с удивительными деревьями. Пол был выложен отполированными до блеска плитами из розового гранита. Стены покрывали многочисленные панно — ассирийская армия штурмует Большой и Малый Сидон, Иерусалим и Вавилон, громит в великих сражениях египтян, мидян и сирийцев. А потолок украшен был богатым мозаичным орнаментом с дорогими каменьями, сверкавшими точно звезды в ночном небе.
По обе стороны от трона, перед каждой из колонн застыла неподвижная фигура стражника в сияющих доспехах.
Ближе всех к царю находился Шумун, в последнее время нередко заменявший Син-аххе-рибу его верного Чору, который, хоть и выздоравливал, все еще оставался слаб. Ашшур-дур-пания подал царю ритон с вином и тотчас с почтением отступил, встав подле резного столика из красного дерева, где поблескивали три бронзовые амфоры с вином из Урарту, Лидии и Ассирии.
— По-твоему, в городе бесчинствуют убийцы? — спросил Син-аххе-риб, от его прежней веселости не осталось и следа.
— Да, мой повелитель. Думаю, их двое. Они врываются в дома богатых горожан ради золота, серебра и драгоценных камней. Есть уже три случая. Они никого не оставляют в живых, — почтительно ответил Бальтазар.
— Сможешь их найти?
— Я все делаю для этого, мой господин… Но…
Сановник замялся.
— Говори, — подтолкнул его царь.
— Следы убийц ведут во дворец, мой повелитель.
Син-аххе-риб поморщился:
— Тебе напомнить, что когда в последний раз ты связывал убийство с моим окружением, царица осталась без своего колесничего?
Перехватив осторожный взгляд начальника внутренней стражи, царь поправился:
— Да, да… я помню. Он погиб сам. И что из того? Ему повезло, что он отделался такой легкой смертью.
— Должен ли я продолжать свои поиски, мой повелитель?
— Найди их. Кто бы это ни был, ему не будет пощады… Но я не думаю, чтобы Шумун, Табшар-Ашшур или Ашшур-дур-пания вламывались в дома моих подданных ради горсти серебра.
— Я все сделаю, мой повелитель. Могу ли я идти? — не смея поднять глаза на царя, спросил Бальтазар.
— Нет. Останься. Мне нужен твой совет…
И Син-аххе-риб жестом попросил сановника встать рядом.
В тронный зал тем временем вошли казначей Нерияху и ревизор царских счетов Палтияху. Чтобы пасть ниц перед всесильным владыкой, сановникам предстояло преодолеть расстояние в сто шагов.
— Посмотри на этого еврея, Ашшур-дур-пания, — тихо сказал царь, — того, что похож на маленькую тощую крысу. На Палтияху. Кто бы мог подумать, что ему по силам потопить такого Голиафа, каким ты себя считаешь! Ведь стоит ему как следует покопаться в твоих счетах…
Ашшур-дур-пания притворился, что напуган такой перспективой.
Син-аххе-риб рассмеялся.
— Да не дрожи ты так, а то еще разольешь
