Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
«Несчастные дети», — думал я.
Мы долго не могли найти их. Я напрасно спрашивал имя управляющего у дозорных: о нем никто не слышал. Только к полудню пожилой сотник с обожженной бородой догадался о ком идет речь:
«Тебе надо было искать его по прозвищу. Мы зовем его Нергал… По имени его никто не знает».
«Почему — Нергал?» — поинтересовался я.
«Он хоронит живьем тех рабов, что пытаются от него бежать во время переходов, в назидание остальным».
Нергала я видел во второй раз. Не голова, а груша, огромная такая груша, с реденькой седой бородкой, глаза — щелки. Дряблое тело, невысокий рост.
Он узнал меня, низко поклонился.
— Посылка в порядке? — без предисловий спросил я.
Нергал тут же вспотел, торопливо ответил:
— Да, да… в полном порядке.
Он хорошо знал, кто перед ним.
— Веди их. Я забираю и девушку, и мальчиков, — сказал я, отправляя в его руки тяжелый мешочек, полный серебра, как поощрение за хорошо сделанную работу.
Мне понадобилась вся сила воли, чтобы скрыть свое волнение и от Нергала, и от Ерена.
— Что за девушка? — поинтересовался мой приказчик.
Я не стал отвечать ему. Моего строго взгляда было достаточно:
— Они поселятся в нашей загородной усадьбе. Выделишь им весь третий этаж. Наймешь кухарку, девушке выделишь рабыню, молодую, расторопную… Отбери среди наших рабов пятерых самых надежных и сильных. Выдашь им ножи…
— Ножи? Рабам? Мой господин… можно ли? — Ерен вполне искренне изумился.
— Они будут носить их только в доме, чтобы охранять девушку и мальчиков. Ни один волос не должен упасть с их головы.
Я наконец увидел ее. Она с поникшей головой шла за Нергалом. Все то же порванное, но теперь и посеревшее от пыли, платье; маленькие ноги, сбитые в кровь за целый месяц пути, стали почти черными от дорожной грязи; волосы на голове сбились в паклю; лицо осунулось и стало чужим — ее с трудом можно было узнать.
Удивительно, но ее младшие братья выглядели лучше, чем она. Возможно, они быстро повзрослели, оказавшись в неволе или, напротив, в силу своего возраста еще не понимали, что с ними случилось, и поэтому не мучились сомнениями о своей дальнейшей судьбе.
Я внезапно понял, что, оказавшись с ней в одной колеснице, едва ли смогу удержаться от соблазна прикоснуться хотя бы мизинцем к ее руке… и, чтобы не выдать истинных чувств, отшатнулся от нее как от прокаженной.
— Отвезешь их сам, — приказал я Ерену. И, чтобы оправдаться, добавил: — И прежде всего отмой их.
О боги, какая это была ложь! Я ведь готов был тотчас же броситься к ее ногам и целовать, целовать даже пыль, по которой она ступала.
Ерен помог пленникам сесть в колесницу. Он замешкался с вожжами, удобнее устраиваясь на месте колесничего, и я внезапно взорвался. Меня охватила ярость… Против самого себя, что я настолько слаб пред ней… И я сказал громко и отчетливо, чтобы она меня слышала:
— Да увози же ты эту сирийскую шлюху. Ее вонь сводит меня с ума.
Уверен, Ерен никогда не видел меня в таком бешенстве.
После этого прошло две недели. Целых две недели муки, тоски, пытки, несбывшихся желаний. Сначала я не мог вырваться из дворца, затем боялся, что она меня возненавидела.
Моя загородная усадьба… Она появилась у меня перед походом на Тиль-Гаримму. Иногда я не знал, для чего она мне — человеку, привыкшему к жизни в тесном городском доме: усадьба казалась настоящим дворцом.
Обычно она пустовала. И вдруг оказалось, что это благодаря ей я могу обрести свое счастье. Теперь здесь жила моя Марганита.
Я навестил ее, только когда у меня появился повод.
В то утро меня вызвал Арад-бел-ит. Он был со мной ласков, расспрашивал, какими слухами питается царский двор, как складываются мои отношения с Закуту, Ашшур-дур-панией и Табшар-Ашшуром. Я не стал его разочаровывать: сказал, что отношения с Закуту мне напоминают игру в кошки-мышки, царский кравчий сблизиться со мной больше не пытался, но и не враждовал открыто, и только Табшар-Ашшур был, пожалуй, единственным, с кем у меня сложились самые ровные, почти приятельские отношения. Когда я уже уходил, царевич, словно невзначай, вспомнил о принцессе:
— Чуть не забыл. Как здоровье нашей юной пленницы? Надеюсь, с ней все в порядке?
Я сказал, что встретил ее и поселил в своем загородном доме.
Арад-бел-ит встал из своего широкого кресла, нагнал меня у порога и заговорил вполголоса:
— Хотел дать тебе стражников для ее охраны.
Я не согласился с ним:
— Вряд ли это необходимо, мой господин. Вооруженная охрана привлечет внимание доносителей.
— Ну что ж. Возможно, ты прав. Нам следует соблюдать осторожность.
При этом царевич смотрел мне прямо в глаза, как будто хотел понять, что таится на самом дне моей души. Чтобы не показаться дерзким, я вынужден был потупить взор. Он покачал головой:
— Нет, нет. Не стоит смущаться, когда тебе нечего скрывать… Тебе ведь нечего от меня скрывать?
— Я твой верный слуга, мой господин.
— Я верю тебе… В любом случае, почаще навещай ее. Она должна привыкнуть к тебе, к тому, что она пленница, и главное — что только от нее зависит судьба ее младших братьев.
— Мой господин, — я низко поклонился. — Клянусь, эта девушка станет ручной.
В полдень я смог вырваться из дворца. Я приехал в усадьбу один. Ворота мне открыли рабы, вооруженные ножами. И Хатрас, который был поставлен моим приказчиком главным над охранниками, провел меня к принцессе.
Она сидела на широкой кровати с прозрачным балдахином, забравшись на мягкую постель с ногами, одетая в простое добротное платье, какие носят обычные ассирийские девушки, и что-то тихо напевала.
Я затаил дыхание, боясь ее испугать.
Я готов был стоять так вечно.
О чем я мечтал? Чтобы, повернувшись, она улыбнулась мне, ласково и по-доброму, как другу, что спас ее от смерти, как родному ей человеку.
