Константин Сибирский - Черная тень над моим солнечным завтра
Начинается обычная и бесцветная попойка. Мак Рэду хочется улучшить испортившееся настроение и он опоражнивает до дна второй стакан. Из глубины зала доносятся звуки джаза. Начинаются танцы.
— Разрешите? — кланяется Арбузов подойдя к Зеркаловой.
Настроение Мак Рэда все более портится. Он неподвижно и меланхолически смотрит в блюдо. На обладателя серого паспорта укоризненно глядит селедочная голова с широко раскрытым ртом и вытекшим глазом.
Мак Рэд еле заметным движением прощупывает бумажник со сбережениями и американским паспортом.
— Поздравляю, Дуг! Поздравляю, — иронизирует сидящий рядом Де-Форрест, пристально вглядываясь в серые стальные глаза своего друга, — ты серьезно решил остаться в этой огромной лаборатории социальных экспериментов?
— Нет, Джордж! Это лишь пустая проформа, необходимая для брака с Анной…
— Пустая проформа… Нет друг! В этой стране ничего не делается даром, ничего не проходит зря. И за все придется платить… Может быть, даже очень и очень дорого… Ты же знаешь чудовищную историю с Краусом?
— Слышал, но в чем дело не знаю?
— Острая критика советских порядков не понравилась большевикам. Поэтому германского коммуниста, бежавшего от Гитлера, спустя четыре года арестовывают и обвиняют в связи с немецким фашизмом и шпионаже!
— Вот как, — задумчиво произносит Мак Рэд.
— Мне, кажется, что ты поступил необдуманно и опрометчиво… Или, может быть, ты хочешь… выиграть доллары Джефа?
Мак Рэд, не отвечая, прислушивается к голосу поющей Зеркаловой.
22. Исповедь старого большевика
— Вы меня звали, Иван Лукич? — спрашивает Шахматов, входя в кабинет начальника строительства.
— Дорогой Илья Николаевич! Эту неприятную историю со стахановцами необходимо замять. Никакого брака нет и не было. Бодрющенко и Байбакова пожалуйста переведите на другую домну и исправьте недочеты в номере три.
— Да, но…
— Эх, Илья Николаевич! Я очень устал! Кроме того на меня ополчилось бюро парткома, — тяжело вздыхает астматичный Шеболдаев.
— Я понимаю вас, Иван Лукич! — сочувствует инженер.
— Тяжело! Вы знаете я разочаровался сейчас в людях. И откуда подлецов столько наплодилось. Я вступил в партию по идейным соображениям в девятьсот пятом году, в семнадцатом делал революцию… Я верил в будущее России, в то, что она преобразуется и будет свободной, демократической страной… Но теперь… — Шеболдаев пытливо взглянув утомленными глазами на уважаемого им инженера продолжает. — Недавно я был в Москве и мне старые друзья прочли письмо Ленина к Крупской, в/котором Ильич предупреждал об опасности избрания Джугашвили на пост генерального секретаря. Этот кавказский повар .состряпал несколько острых блюд: коллективизация разорила основу крестьянского хозяйства. В результате потрясающего социального эксперимента, страна перенесла ужасающий голод, унесший в могилу шесть миллионов человеческих жизней, А террор! Вы знаете, Илья Николаевич, что сейчас в нашей стране пятнадцать миллионов заключенных. Десять процентов всего населения находится за колючей проволокой!
— Да… Иван Лукич! Тяжело слушать такие печальные новости. Но где же искать правду?
— Мы, старые большевики подымали свой предостерегающий голос, но нас разбили. Нас победили не в честном открытом бою, а уничтожали преступно и тайно по одному или группами. Бухарин погиб потому, что восстал против химерной идеи коллективизации. Запомните его мудрые слова — пусть крестьянин станет зажиточным и он врастет в социализм. Неужели нам нужно государство нищих и недовольных людей? Ведь в будущем военном столкновении, граждане «счастливой страны» толпами побегут даже к смертельному врагу…
— Неужели в Кремле не видят своих ошибок?
— «Он» — упрям. Удивительно упрям.
— И в этом упрямстве могут быть роковые последствия для России. Я, Иван Лукич, не враг истинной советской власти, но против диктатуры коммунизма, террора и насильной коллективизации!
— Да. Я ошибся! И теперь я одинок… и нет ни одного друга, — вздыхает Шеболдаев. — Ведь почти всех моих друзей и товарищей по партии уже нет. Они ушли в могилу. И очевидно мне тоже придется вскоре уйти со сцены… Я мечтаю Q тихой спокойной жизни, где-нибудь в глухой тайге, вдали от людей.
— Разве это так трудно сделать?
— Невозможно! Я просился — не отпускают. Но я чувствую…
Резкий телефонный звонок нарушает задушевную беседу. Шеболдаев берет черную эбонитовую трубку.
— Да… я Шеболдаев! Чрезвычайное заседание бюро горкома… Да, да… Хорошо. Буду без опоздания…
— Вот видите… Я чувствую и предугадываю события. Сегодня ожидаются какие-то неприятности… Прощайте, Илья Николаевич!
— Почему не до свиданья, Иван Лукич?
— Дал бы Бог! — тяжело вздыхает добродушный старик, хлопая по плечу инженера. — Кстати, какие у вас отношения с иностранцами?
— Вполне нормальные, а с Де-Форрестом даже дружественные.
— Эти прекрасные специалисты приехали из за океана помочь строить тот коммунизм, за котсрый боролся и я… Но они разочаруются в нем! Вот*увидите. При случае предупредите их, но очень деликатно, что эта Зеркалова…
— Что именно?
— В общем вы понимаете, она секретный . сотрудник, какого-то там непонятного даже мне отдела НКВД…
— Хорошо, Иван Лукич. Я выполню ваше поручение…
Шахматов опускаясь по безлюдной винтовой лестнице произносит:
— Однако и среди коммунистов нередко встречаются душою русские люди… Они увлеклись идеей коммунизма, но почувствовав, что погубили Россию теперь вдвойне страдают от этого…
23. Подарки мужа-иностранца
Мак Рэд и Зеркалова входят внутрь большого наполненного товарами магазина «Инснаб»[9].
— Это настоящий храм торговли! — восхищена спутница Инженера.
— Доброе утро, мистер Рэд! Давно вы не были у нас. Что прикажете? — мелькает подобострастная, кельнерская улыбка шефа.
— Доброе утро, товарищи! Сегодня я попытаюсь закупить полмагазина, — улыбается в ответ Мак Рэд и, обращаясь к невесте, добавляет, — моя дорогая! Выбирайте самые лучшие вещи, какие только понравятся.
— О, Дуглас! Вы не боитесь оказаться расточительным? — сверкают в улыбке белоснежные зубы Зеркало вой. Увидев роскошное меховое манто, она с вожделением глядит на него.
— Оно вам будет к лицу, — говорит шеф подавая манто.
Анна у зеркала кокетливо примерят манто и меховую шапочку.
— Очаровательно! Очень хорошо! — подбадривает Мак Рэд.
— Но ведь это наверно стоит очень дорого? — нерешительно спрашивает она.
— Ничего, дорогая! Вы для меня дороже всего…
— Благодарю, милый Дуглас! — расплачивается она очаровательной улыбкой.
— Сколько это стоит? — спрашивает Мак Рэд.
— Девятьсот рублей.
— Хорошо! Запишите в мой счет.
В ювелирном отделе Мак Рэд выбирает пару обручальных колец.
— Коммунисты не носят колец, — останавливает от покупки Анна.
— Странно, а я даже не знал этого, — удивляется Мак Рэд, рассматривая изящные золотые дамские часики. — О, это известная швейцарская фирма.
Мак Рэд одевает изящный браслет на руку невесты.
— Благодарю, мой дорогой! Хорошие часы — моя страсть!
— Природный ум и естественная красота, наилучшее украшение женщины, Но кроме того представительница прекрасного пола всегда и везде остается женщиной. Ей хочется нравится окружающим и в этом есть естественная закономерность ее пола.
— О, вы высказываете гениальные мысли. Но что по вашему должна делать женщина, чтобы нравиться окружающим? — кокетливо спрашивает Зеркалова, пытливо всматриваясь в лицо Мак Рэда.
— Даже самой красивой женщине всегда хочется быть еще более блистательной.
— Вы, конечно, правы… Но как вы считаете, может ли коммунистка носить гранатовый кулон? — спрашивает Анна, останавливаясь перед стеклянной витриной с украшениями.
— Дамы во времена первобытного коммунизма тоже одевали лучшие, более мягкие меха и носили украшения из глины и камней… Мне кажется, что вам понравился этот кулон?
— О, как это мило! Красный цвет — мой любимый… Это цвет революции! А игра? — восторгается Анна примеряя кулон. Ее шея будто обагрена капельками крови.
— Покупайте, Анна! Покупайте все! Мне нравится как вы покупаете! — входит в азарт Мак Рэд.
— Благодарю, Дуг! Я буду покупать.
Зеркалова покупает массу вещей. Служащие выносят вороха покупок и грузят в автомобиль.
Анна в новом манто выходит из магазина…
Крупные хлопья снега, будто конфетти, осыпают идущих под руку Мак Рэда и Зеркалову.
— Какая чудная погода… Я не прочь немного пройтись.
— Чудесно! — смеется Мак Рэд, отправляя свой автомобиль.
24. Лягавый делает стойку
