Равиль Бикбаев - Черная молния. Тень буревестника.

Равиль Бикбаев

ЧЕРНАЯ МОЛНИЯ. ТЕНЬ БУРЕВЕСТНИКА

От автора: Всё, что изложено в данном произведении является авторским вымыслом, а любое сходство с реальными людьми и событиями совпадением.

«Над седой равниной моря ветер тучи собирает, между тучами и морем гордо реет буревестник, черной молнии подобный…»

«Дело не в дороге, которую мы выбираем. То, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу»

Непокоренным мужчинам и женщинам России.

Посвящаю

В слепящем конусе электрического света закованный страхом я сижу на жестком стуле. За гранью направленной на меня лампы темнота. Я не вижу кто задает мне вопросы, его лицо в тени.

— Ну зачем тебе все эти проблемы? Зачем ты всякую херню пишешь? Время своё тратишь. Толку то нет никого. Суета сует и ничего более, — вкрадчиво с заметным презрением спрашивает тень, — живи себе спокойно, не дергайся. Не ищи себе лишних проблем, а то придут не обрадуешься.

— Не понимаю, — испуганно бормочу я, — я вообще не понимаю смысла ваших вопросов и этого допроса.

— Не понимаешь? — с насмешливой угрозой спрашивает тень, — я всегда знал, что ты туп. Ты хоть сам понимаешь кто ты есть такой?

— Тварь дрожащая, — закрывая глаза от режущего света тихо отвечаю я, — но иногда вот как сейчас, мне хочется стать человеком.

— Человек! Это звучит подло! — визгливо хохочет тень.

— А может это зависит только от человека?

Это не классический допрос, никто меня не допрашивает, никому это не нужно. Я говорю со своей тенью. Шизофрения. Впрочем быть шизофреником в нашем обществе это уже почти нормально, особенно если вы летаете внутренними рейсами отечественных авиакомпаний…

— Просыпайтесь мы прилетели, — легонько толкнул меня сосед.

Я открыл глаза, действительно прилетели. Шасси старого Boing-737 уже коснулись посадочной полосы аэродрома, а разновозрастные пассажиры в салоне аэробуса облегченно вздохнули. Самолет еще катился по взлетно-посадочной полосе, но пассажиры не слушая просьб молоденькой усталой девчонки стюардессы уже вставали, доставали свои сумки, торопливо одевали верхнюю одежду. Они сразу подхватили вирус бешеного ритма и неудержимой суматохи этого города.

Ну в очередной раз здравствуй любимая столица, жители замордованной провинции приветствует тебя. Как там кричали рабы гладиаторы выходя на арену? «Ave Caesar, imperator, morituri te salutant — Здравствуй, Цезарь, император, идущие на смерть приветствуют тебя» — всплыла затверженная еще в институте латинская цитата. А у нас? Ave Третий Рим, идущие к тебе с поклонами готовы на коленях ползать перед тобой? Ну-с Рим Третий, теперь то, что ты мне приготовил?

Глава первая

Наших героев шаг

Вновь попирает твердь.

Солнцем разорван мрак,

В страхе бежит Смерть.

Слушай, заклятый враг,

Наших колон клик -

Вновь поднимает стяг

Северный штурмовик.

Ему только двадцать два года, но у него уже много имен. В определенной среде или в движении его знают под псевдонимом «Макс», имя данное родителями — Вадим, первое имя которым его назвали сверстники из среды было: «Драккар» — корабль викингов. Раньше он был скином. Для обывателя, этот Драккар был истинным пугалом, по внешности, по убеждениям и манере поведения. Давно это было. Как в другой жизни. Целых шесть лет тому назад. А в юности такой срок это почти вечность. Тогда как и многие в начале третьего тысячелетия, отрывочные исторические знания Вадим получал из довольно мутных источников во всемирной паутине. От несистематизированного отрывочного изучения истории у рослого агрессивного подростка образовалась взрывоопасная смесь в голове. И конечно ему было приятно осознавать себя арийцем, белой бестией, сверхчеловеком. Тешить себя избранностью и выплескивая возрастную агрессивность, утверждать ее в жестоких драках. А чтобы побеждать надо быть сильным, и он тренировал тело в спортивных залах, дух закалял в жестоких уличных стычках. Он стремился к своему идеалу, быть белой бестией и стал ею. Теория нацизма его интересовала постольку поскольку, что такое индоевропейская группа народов, он вообще не знал, о существовавшем племени ариев и ареале их обитания имел довольно смутное представление, про Ницше что-то такое слышал, «библию» германского национал социализма читать не стал (слишком много букв…) Он был бойцом. Тогда его привлекала мрачная полная мистических символов готическая атрибутика третьего рейха. Брошены уроки, в школе он изредка появлялся, все время уходило на жесткие силовые тренировки, общение с друзьями единомышленниками и боевые акции. Вечером волчьей стаей они выходили на улицы и явный страх обычных людей поспешно уступавшим им дорогу действовал на них как возбуждающий наркотик. Вызывающе одетые, бритые наголо, они били подростков, юношей и уже зрелых мужчин за модную одежду, стильные прически, цвет кожи, национальную принадлежность и манеру поведения, за сексуальную ориентацию и музыкальные пристрастия. Нападали стаей по волчьи с заранее распределенными силовыми действиями. Безжалостно терзали случайную жертву и быстро уходили, растворяясь в рукотворных каменных джунглях столицы. До убийств дело не доходило. Пока не доходило, еще срабатывали «внутренние тормоза». Это ощущение вседозволенности, этот выплескиваемый в нападениях адреналин, этот драйв стали их жизнью, их подлинной и единственной реальностью. Они росли в относительно сытую эпоху «нулевых», в эпоху откровенной коррупции, тотальной наглой лжи и убогих стереотипов навязанных рекламой и бесконечными сериальными шоу, в эпоху бездуховности и всеобщего цинизма. Они ответили этой эпохе создав свой мир. Мир неумолимых грозных хищников, романтично-кровавый мир белых волков. Это про это время и про них напишет Сергей Яшин:

Воля к победе и воля к властислушай крови священный зов;бойтесь, враги, оскаленной пастинового племени белых волков!

Они признавали только поэтов пишущих о таких как они. И читали друг другу стихи, стихи посвященные им, белым бестиям нового тысячелетия.

— В кого ты такой уродился? — слабо возмущалась мама.

— Тебя же посадят, дурак! — бешено кричал папа.

Вадим чуточку презрительно усмехался в ответ. Овощи, планктон, это его родители. Мама с утра до ночи пашет в кредитном отделе банка. Папа специалист по недвижимости. Уходят засветло, а домой возвращаются почти ночью совершенно обессиленные работой и бесконечными пробками на дорогах. Жалкие клерки, белые воротнички, покорное начальству убогое быдло. Он презирал их жизнь, их выбор, их работу. Презирал, но не забывал как следует пожрать из набитого продуктами холодильника. Одежда, компьютер, квартира в столице, все было приобретено на их деньги. Впрочем он как-то не очень думал об этом, еда, одежда, жилье и его оплата это было нечто само собой разумеющееся, как и карманные деньги которые ему регулярно выдавали. Они планктон, а он ариец. И это его выбор и его жизнь. И никто, слышите никто, не смеет ему указывать как жить.

— Неужели у тебя нет ничего святого? — держа в руках взятый из его комнаты самодельный нацистский шеврон, с недоуменным испугом возмущался отец и устало почти безнадежно попросил, — Одумайся сынок, одумайся…

Святое у Вадима было, только пока он еще не знал об этом, а думаться им пришлось вместе: ему и его отцу.

В тот день когда Вадим пришел с тренировки, его отец уже вернулся с работы. Они больше почти не разговаривали. Не о чем, а спорить и ругаться было бессмысленно, это понимали оба. Так обменивались бытовыми репликами, самые родные люди и уже почти чужие друг другу.

Одетый валяясь на диване в своей комнате Вадим услышал как резко прозвенел дверной звонок. Мать пришла. И тут же услышал рычащий отцовский крик:

— Кто тебя?

Вадим выбежал из комнаты, от острой боли сжалось сердце. Его избитая, вся в крови мама бесформенным кулем осевшая на пол плакала.

— Четверо в переходе почти у дома, ограбили, сумку вырывали, не отдавала, избили и вот… — мама показала разорванные мочки ушей, — серьги… твой подарок… вырвали…

И слезы, боль матери, жгут сердце сына и он по детски плача ее обнял:

— Мама… мамочка…

— Ты! — крикнул побледневший отец Вадиму, — Скорую вызывай, а я…

Он подбежал к оружейному шкафу, рывком открыл стальные двери, достал охотничье ружье и патроны:

— А я… — с искривленным от ненависти лицом заклокотал он, — а я…

— А я с тобой, — вскочив и размазывая по лицу сопли крикнул Вадим и дальше жестко отрывисто ломающимся голосом: