Её скрытый гений - Мари Бенедикт

Острым лезвием ножниц я аккуратно вскрываю конверт. Достаю оттуда свежий выпуск журнала Acta Crystallographica.

Почему надо было прерывать мою работу, чтобы передать журнал? С моих губ почти срывается колкость, но тут я замечаю, что все вокруг, включая Витторио, косятся на нас, и сдерживаюсь. Вместо этого произношу:

— Спасибо, месье. Прочитаю сразу, как освобожусь.

— Откройте сорок вторую страницу, — с улыбкой настаивает он.

Вся лаборатория замирает, теперь никто даже не притворяется, что работает. Я листаю журнал, нахожу сорок вторую страницу. Там мое имя — в Acta Crystallographica. Невероятно! Я уже публиковала статьи в уважаемых научных изданиях, таких как Fuel и Transactions of the Faraday Society, но Acta Crystallographica — это не просто журнал. Он возник относительно недавно, но быстро стал одним из наиболее авторитетных научных изданий. И хотя Жак обещал представить мою работу в журнал, эксперименты были успешными, а результаты убедительными, выход публикации в Acta Crystallographica, где все мечтают напечататься, казался чем-то недостижимым.

— Вы решили, что статья готова?

Он говорил мне, что хочет показать ее редакции, но не предупредил, что уже сделал это.

— Абсолютно, как и редакторы Acta Crystallographica. — Его улыбка становится еще шире от удовольствия. — И они поддержали идею сделать серию статей, эта первая.

Мне хочется подскочить от радости, обнять его и поцеловать прямо в губы. Но все глаза вокруг устремлены на нас, и, вопреки своему желанию, я просто киваю человеку, которого полюбила.

— Спасибо за вашу поддержку, месье Меринг.

— Вы этого заслуживаете, — он улыбается мне, и тут я замечаю еще кое-что.

Я смотрю на статью, а затем на него:

— Меня указали единственным автором.

— Потому что вы и есть единственный автор.

— Но вы были моим руководителем. Традиционно имя руководителя указывается рядом с именем автора.

— Не в этот раз, — весело улыбается он. Затем шепотом добавляет: — Взгляните на конверт.

Последние слова могла расслышать только я. А он отправляется в свой кабинет, по дороге останавливается около рабочего стола Алена, что-то спрашивает у него.

Я обвожу комнату взглядом и вижу, что мне уважительно кивают, слышу, как Витторио выкрикивает поздравления, но знаю, что настоящее празднование состоится на обеде. Жду, пока все коллеги вернутся к своим задачам, а затем переворачиваю конверт. Там, небрежным почерком Жака написано: «Шампанское. Bistrot des Amis. 20 часов».

* * *

Пузырьки шампанского щекочут мой нос.

— Хватит! — протестую я, когда Жак наливает мне до краев третий бокал Taittinger, одновременно поражаясь тому, что это восхитительное шампанское 1942 года уберегли от нацистского «weinführer» Отто Клебиша, задачей которого было предотвратить мародерство солдат и сохранить лучшие бутылки для старших нацистских офицеров. Откуда у Жака деньги на такое шампанское, задумываюсь я. Наши должности звучат внушительно, но зарплаты очень скромны.

— Завтра у меня будет страшное похмелье, и я не смогу работать.

— Думаю, коллеги поймут.

Я смеюсь:

— Вы плохо знаете своих подчиненных. Они бы простили меня, если бы я отмечала публикацию статьи вместе с ними. Но если узнают, что я отказалась от их компании ради свидания с вами… Боюсь, они не поймут.

— Почему же? Я знаю, что вы очень закрыты, некоторые даже могли бы сказать — ханжа, — усмехается он, и я в шутку замахиваюсь, словно хочу его ударить. — Но между учеными часто случаются романы. А также флирты, интрижки, свидания время от времени и есть даже прочные отношения, начавшиеся в лаборатории. Почему мы не можем наслаждаться компанией друг друга? Зачем нам скрываться?

— Мне не хочется, чтобы другие думали, будто вы мне покровительствуете из-за симпатии. Вдруг они решат, будто вы помогли мне написать статью для Acta Crystallographica и пробили ее публикацию только из-за наших отношений?

— Никто так не подумает, Розалинд. Дорогая моя, все видят, насколько вы талантливы и сколько сил отдаете работе. Никто кроме вас не приходит в лабораторию по выходным.

— Не все же зависит от моего интеллекта или усердия. Важно также, как между исследователями распределяются ресурсы и ваше внимание. Для меня они больше, чем коллеги — они мои друзья.

— Поймите же, я могу поддерживать вас как выдающегося ученого и одновременно обожать вас. Одно с другим не связано, — он делает паузу. — Так это единственная причина, по которой вы не хотите, чтобы кто-то узнал о нас?

Слыша, как он произносит это «нас», мне хочется согласиться почти на все. Например, объявить всему миру о наших отношениях. Или последовать за ним в постель, как он уже предлагал. Почти.

— Все не так просто, Жак. Есть моя семья. И моя научная карьера.

— Как связаны «мы» с вашей карьерой и семьей? Все это не имеет к «нам» отношения. — Его палец скользит по моему запястью, медленно и нежно, до мурашек. — Все это тут совершенно ни при чем.

Опять эти «мы» и «нас», произнесенные его низким голосом с неподражаемым французским акцентом — так осязаемо, хоть под микроскопом изучай. Звук его голоса будит во мне желание отбросить всякую предосторожность и поцеловать его прямо здесь, в Bistrot des Amis так же, как восемь месяцев назад в лионском бушоне. Но за эти восемь месяцев между нами были лишь прикосновения украдкой в лаборатории, тайные ужины в немноголюдных бистро, поцелуи в переулках, от которых перехватывало дух, а также долгие выходные без единой встречи и целый август, который он провел «с семьей» и за который я не получила от него ни единой весточки. Что значит для Жака это «мы»?

Я не решаюсь спросить. Дело не только в бестактности такого вопроса. Просто я не уверена, что для меня самой значит это «мы». Как я могу требовать его внимания и одновременно считать, что наука и личная жизнь несовместимы?

Его палец продолжает скользить по моей руке вверх-вниз.

— Сегодня вечером я буду дома один. Приходите ко мне.

Он уже делал подобные намеки раньше, но никогда так откровенно и конкретно. И так странно.

— Разве вы не всегда один в своей квартире?

Он удивленно смотрит на меня.

— Нет, иначе я бы приглашал вас к себе гораздо чаще. Я же знаю, что в вашей комнате во вдовьей квартире приватность невозможна, да еще и Витторио со своей женой за стеной. Вы меня никогда не приглашали.

Я все еще в замешательстве.

— Вы живете с соседом по комнате?

— В смысле? — Он убирает свою руку.

Мне делается дурно. Я должна задать этот вопрос, но боюсь услышать ответ.

— Кто обычно бывает в вашей квартире?

— Там часто никого нет, — уклоняется он от ответа. Но