Тысяча кораблей - Натали Хейнс
Царица взяла поводья в одну руку со щитом, чтобы другая — та, которая будет метать копье, — осталась свободной. Поразив Ипполиту, Пенфесилея выронила лук, и даже после погребального костра, вспомнив, что он пропал, не вернулась за ним, понимая, что больше в жизни не выпустит ни одной стрелы. Но все ее подданные были отличными лучницами; каждая из них закинула за спину колчан, а на плечо повесила лук. Разве сравнятся с ними греки?
Амазонки вскочили на коней и помчались к полю битвы, быстро покрыв расстояние в несколько стадиев[7]. Миновав низменность на южном берегу Симоиса, они услыхали отдаленные звуки труб, возвещавшие об открытии городских ворот. Вскоре всадницы пересекли фланг троянского войска и очутились впереди, где им полагалось быть. Ныне дружина троянцев, на взгляд Пенфесилеи, представляла собой разношерстное скопище бойцов. Где же герои, о которых она слыхала в песнях странствующих сказителей? Понятно, Гектор мертв, но куда подевались Парис, Главк[8], Эней? Царица прищурилась, оглядывая бойцов, и не заметила среди них ни рослых, ни могучих. Их мышцы не шли ни в какое сравнение с ее мускулатурой. Возможно, тут были и герои, однако не таких соратников она ждала увидеть.
Когда греческие воины выдвинулись из своего стана к западу от Трои, дыхание Пенфесилеи участилось. Противник едва ли превосходил числом троянцев. Только это и осталось от легендарной тысячи кораблей, доставивших греков к песчаным берегам Троады[9]? Сколько же их погибло, гадала амазонка, а сколькие просто отступились и уплыли домой? И все же среди греков ей бросились в глаза немногочисленные богатыри, чьи доспехи и богато украшенные щиты свидетельствовали о знатности владельцев. Наверняка найдется среди них и тот, кто принесет ей желанную смерть.
А потом она заметила свет, играющий на красно-черных перьях шлема воина, которого она искала взглядом. Он не носил щита, поскольку в эти дни, как слышала Пенфесилея, не боялся никого, кроме богов. Много лет ни один троянец не мог одолеть его в сражении, и единственным воином, оказавшим хоть какое-то сопротивление герою, был несчастный Гектор — погибший, оскверненный, погребенный с большим опозданием. А после убийства Гектора ему, как и самой Пенфесилее, было уже все равно, жив он или мертв. Вне всякого сомнения, это тот, кого жаждала видеть Пенфесилея. Ахилл, царь мирмидонян, сомкнувших черные щиты у него за спиной. Ее смерть — в руках этого мужчины.
* * *Единоборство двух великих воителей оказалось — при всей его значимости для троянского народа ошеломляюще кратким. Никто, даже сами амазонки, не мог бы сказать, с какой целью Пенфесилея ввязалась в этот бой: погибнуть или победить? Так или иначе, третьего было не дано. Ахилл слыл самым быстрым существом на свете — быстрее рыси, что бродит по горам, быстрее Гермеса, доставляющего людям послания от Зевса. Быстрее Пенфесилеи.
Царица со своими амазонками ринулась прямо к мирмидонянам, которые бросились врассыпную, точно муравьи[10]. Однако десять лет войны закалили их: греки знали местность как свои пять пальцев. Амазонки, привыкшие сражаться в суровых горах севера, были не столь уверены в себе. Но их лошади скоро поняли, что глубокая мягкая грязь не менее коварна, чем узкие каменистые тропы. Лучницы прицелились и перебили людей-муравьев на правом фланге. Ахилл обернулся, чтобы узнать, кто уничтожает его воинов, — кто, столько времени продрожав от страха и избегая битв, ныне дерзает нападать на него?
Вновь прибывшие всадники были полны сил, хотя немногочисленны. Его люди (Ахилл машинально оглянулся и покачал головой, заметив, что с десяток их уже полегли) дрогнули, страх передавался от одного к другому, словно чума, повально косившая греков прошлым летом. Царь мирмидонян не станет свидетелем поражения своих воинов! Один из нападавших держался позади незнакомых лучников с обнаженным мечом. Их царек? По всей вероятности, да: остальные скачут вокруг, словно берегут его для поединка. Что ж, Ахилл к его услугам. В мгновение ока знаменитый герой метнул короткое копье. Меткость его была безупречна. Древко загудело, и лошадь под царьком рухнула на подогнувшихся передних ногах. Однако царек не испугался: он проворно спрыгнул с падающего коня и ловко приземлился на ноги. Взгляды двух вожаков встретились поверх голов подданных, и оба поняли, что грядет смертельная схватка. Ахилл выкрикнул приказ, его бойцы прекратили отступление и приготовились к следующему залпу вражеских стрел.
Как много раз бывало раньше, Ахилл несся по полю боя, неуязвимый для вражеских ударов. Он был ненамного крепче или смелее других мужчин. Всего лишь чуть-чуть, но ведь любой человек однажды способен поймать удачу и одолеть более сильного воина. Однако ни один боец ни разу не поднял руку на царя мирмидонян, ибо никто не смог подобраться к нему настолько близко, чтобы попытаться сразить его. Каждый на равнинах знал то, что пока было неведомо амазонкам: истинная сила великого героя заключалась в его поразительной, невероятной быстроте.
Еще недавно Ахилл находился в сотнях шагов от Пенфесилеи, а в следующее мгновение оказался рядом с ней, вонзил меч ей в шею и слегка встряхнул жертву, как треплет гончий пес свою добычу. Герой без большого интереса наблюдал, как винно-красная кровь брызнула из горла врага ему на рубаху. За минувшие годы его столько раз пятнала человеческая кровь — что за важность! Ахилл выдернул меч и увидел, как царек, пошатнувшись, упал на колени. Голова жертвы откинулась назад, и шлем слетел на землю. Только тогда величайший из ныне живущих воителей понял, что убил женщину.
Ахилл испытал внезапный приступ стыда. Не потому, что раньше никогда не убивал женщин. Большинство поверженных им людей оставили у него лишь смутные воспоминания: в конце концов, все смерти похожи друг на друга. Однако на протяжении этой войны мирмидоняне опустошили столько фригийских поселений, что на своем пути он, должно быть, убивал женщин десятками. Не все из них соглашались стать рабынями или наложницами; некоторые, вероятно, отказывались покинуть мужей или пытались защитить детей, с которыми Ахилл также немедленно расправлялся. Великий герой не мог припомнить ни одного лица. Даже лицо Гектора — единственного противника, которого он поразил скорее во гневе, чем из склонности убивать, — даже оно теперь, по прошествии многих месяцев, ускользало от него. Но лицо его нынешней жертвы, искаженное болью, не было похоже ни на одно, виденное им прежде, и Ахилл понял, что совершил единственный в жизни
