Тысяча кораблей - Натали Хейнс
И задался вопросом: умирал ли кто-нибудь со словами «Благодарю тебя» на устах?
Глава 8
Пенелопа
Мой дорогой муж!
Неужто прошло десять долгих лет с тех пор, как ты отплыл с Итаки, чтобы присоединиться к Агамемнону и другим греческим царям в их низменном стремлении отвоевать у Трои Елену? Неужто в итоге и правда собралась тысяча кораблей? Вот о чем поют сейчас сказители. Тысяча кораблей, летящих по опасным водам морей за женой одно-го-единственного человека! Ты, несомненно, согласишься, что и ныне эта история представляется поразительной.
Я не виню тебя, Одиссей, конечно не виню. Знаю, ты сделал все, чтобы не оставить меня, молодую жену, с новорожденным сыном на руках. Возможно, лучше было прикинуться мертвым, но притвориться безумцем — тоже неплохая мысль.
Я до сих пор помню, какое лицо сделалось у Атреева сына, чванливого Агамемнона, когда он увидел, как ты засеваешь поля солью. Царь аргивян решил, что ты совсем спятил. Мне помнится, ты корчил самые отвратительные гримасы, и Атрид взирал на меня с нескрываемой жалостью. Дитя от сумасшедшего! Незавидная участь для женщины. Как близок ты был к тому, чтобы уклониться от их призыва. Как близок к тому, чтобы остаться со мной, предоставив прочим грекам, связанным клятвой[11], лелеять собственное сумасбродство.
Но, разумеется, именно Агамемнон вынудил тебя присоединиться к походу. Никогда не забуду, как он приказал своему человеку вырвать Телемаха у меня из рук и положить его перед тобой на сырую землю. Он решил выяснить, действительно ли ты безумен, для чего подверг опасности твое дитя: продолжишь ли ты пахать, несмотря ни на что, пройдешь ли плугом прямо по пухлым ручкам и ножкам собственного сына? Или, увидев младенца, узнаешь его и остановишься? Ты простишь меня, когда я скажу, что вряд ли желала кому-то смерти с таким же исступлением, как Агамемнону в тот день. А кроме того, имей в виду: я выросла в Спарте и хорошо знаю Елену[12].
Порой, когда у меня есть настроение и по нашим насквозь продуваемым чертогам гуляет ветер с севера, я возношу скромную молитву о гибели Агамемнона. Раньше я мечтала, чтобы он пал в сражении, но теперь уповаю на более постыдный конец: например, смерть от упавшего камня или от бешеной собаки.
Понимаю, в сложившихся обстоятельствах ты более не мог разыгрывать безумие. Чтобы уберечь своего сына — нашего сына, — тебе пришлось остановиться и тем самым открыть правду. И хотя я рыдала на следующее утро, видя, как ты уплываешь, однако была убеждена, что еще до конца года ты вернешься домой. В конце концов, сколько месяцев уйдет на поимку неверной жены?
Сначала потянулись дни, потом недели и, наконец, годы. Прошло уже десять лет, а Менелай до сих пор не может ни уговорить Елену вернуться домой, ни смириться с тем, что он красномордый зануда, и найти себе новую жену, менее взыскательную.
Немыслимо, сколь долго тебя нет со мной! Ты не видел, как пошел твой сын, не слышал, как он сказал первое слово, не любовался, как он качается на низких ветвях старой сосны, что растет у восточной стены нашего дворца. Знаешь, Телемах больше похож на меня, чем на тебя. У него моя стать: он высок и строен. И я, хоть и люблю его всем сердцем, все же поймала себя на мыслях о других детях, которые могли бы у нас родиться, если бы в тот день ты убил младенца. Мы потеряли бы первенца, но взамен могли родить еще четверых.
Я знаю, подло даже думать о таком. Но слишком много зим и лет сменилось с тех пор, муж мой, и я уже не девочка. Я умоляла богов вернуть тебя домой, пока не сделалась бесплодной от старости. Наверное, мои молитвы были услышаны, потому что по всей Греции, добравшись даже до нашего скалистого захолустья, разнеслись слухи, что война все-таки закончилась. Это правда? Я едва решаюсь спрашивать. Но караульные разожгли сигнальные огни, и весть полетела от одной горной вершины к другой: греки наконец победили. Я знала, что ты приложишь руку к этой победе, Одиссей. Я говорю Телемаху, что его отец — самый умный человек на свете. «Умнее нашего свинопаса?» — спрашивает он. Между прочим, сын вовсе не хочет тебя обидеть: он обожает Эвмея. Я говорю: «Да, отец умнее». — «Умнее тебя, мама?» — продолжает Телемах. «Нет, дорогой, — отвечаю я. — Твой отец не так умен, как я». А потом щекочу его, и мальчик уже не спрашивает, откуда мне это известно.
Но если он спросит и мне придется отвечать на этот вопрос, я скажу вот что. Я не позволила бы грекам догадаться, что я не полоумная, и вместе с тем не причинила бы вреда сыну, своему прекрасному мальчику. Я бы проехала плугом себе по ногам и покалечила бы их, лишь бы не погубить сына и не позволить аргивянам забрать меня на войну. Боль была бы ужасной, но мимолетной. Тебя наверняка сочли бы безумцем, раз ты изувечил собственную плоть. И даже промелькни у них сомнение, тебя не взяли бы на борт корабля с кровоточащими ногами. Человек, который не может стоять, не сможет и сражаться.
Впрочем, легко быть мудрой задним числом, не так ли? Я сказала, что не виню тебя в случившемся, и я действительно не виню. Ты сделал все, что мог, когда за каждым твоим шагом следила целая фаланга мужчин. И ты почти достиг успеха. Но ты слишком долго
