Табал - Андрей Евгеньевич Корбут
— Давай-ка поторопимся, — сказал Шимшон, подумав о том, что надо быстрее возвращаться к своим. Он ведь тоже не подумал о том, чтобы обезопасить себя с тыла.
«Глядишь, и нас обойдут. Только сына увижу — и назад…»
Враг не стал дожидаться его возвращения. Улица, которую перекрывала сотня Шимшона, имела небольшой уклон к крепостной стене. Защитники города взяли глиняные горшки, наполнили их нефтью, законопатили отверстия и пустили снаряды под горку.
Первым заметил опасность Ноам.
— Это что еще такое… Гиваргис!
Глиняный горшок, разогнавшись, ударился о стену и раскололся как орех, разливая вокруг себя нефть. За ним покатился следующий. Ноам выскочил из фаланги, остановил его ногой, бережно откатив невредимым в сторону. Но следом уже катилось, наверное, два или три десятка снарядов, те из них, что не врезались в стену, бились друг о друга и все равно орошали улицу нефтью. Заметив, что горючая жидкость подбирается к фаланге, Гиваргис приказал отступить на двадцать шагов.
Сирийцы бросили вперед легковооруженных воинов, и те поспешно расчистили улицу от осколков, подобрали уцелевшие горшки. Затем заняли позиции поближе.
— Лучников бы сюда, — размышлял Гиваргис, — хотя бы десяток… Мы бы и этих бегунков расстреляли, и нефть сами подожгли бы. Вот была бы потеха. А так они нас быстро с улицы потеснят…. Ноам, оставь оружие — и бегом к Таба-Ашшуру. Понял, что нам надо?
— Да, командир! — ответил новобранец.
Шимшон встретил Ноама на обратном пути, когда тот пытался пробиться сквозь охрану к Таба-Ашшуру; выслушав гонца, сотник пошел к командиру сам.
— Лучники, говоришь, нужны? — переспросил тот, наблюдая за окрестностями с единственной захваченной башни крепости. — Что ты видишь, дорогой Шимшон? Посмотри внимательно!
Сотник вышел вперед, прищурился. Туман с восходом солнца спустился к реке. Вдалеке виден был их лагерь, выстроившаяся вдоль вала в несколько рядов тяжелая пехота и лучники; пространство между крепостью и лагерем контролировалось конницей. Очевидно, чтобы не позволить врагу занять коридор, соединяющий их с основными силами.
— Чего они ждут? — не понял Шимшон.
Таба-Ашшур, кажется, усмехнулся под шлемом:
— Стареешь, сотник, стареешь. Глаз уж не тот.
Шимшон даже обиделся. Небось сам какой-то хитрый приказ получил, а ты поди ж догадайся. Но командир кисира и не думал над ним шутить:
— Конница… Это ведь не наша конница. Это киммерийцы, и они отрезали нас от лагеря. Мы в ловушке…
* * *
За три дня до штурма Ашшур-аха-иддин позвал к себе в шатер жрецов, беседовал с ними с полуночи до рассвета, выспрашивал, что сулят звезды, ждать ли победы, когда стоит идти на стены. Долго сомневался, заставил высказаться каждого, смутил самого дерзкого из них — халдейского жреца из Урука[12], заверявшего, что ассирийской армии ничего не грозит, вопросом: готов ли тот лишиться головы в случае, если штурм потерпит неудачу. Под конец подозвал прорицателя Бэл-ушэзибу, выпроводив всех остальных, и прямо спросил: «На чьей стороне будут боги?»
Бэл-ушэзибу попал в окружение Син-аххе-риба пять лет назад, и то, что он за это время, будучи придворным астрологом, сумел не растерять доверие к себе царя, говорило и о его остром уме, и о природной хитрости. На этой должности мало кто задерживался долго.
Он был еще не стар, выглядел моложаво, сильно сутулился, может быть, в силу своего высокого роста и нескладной фигуры. Говорил нараспев, всегда осторожничая.
— На твоей, мой господин… Однако тебе стоит набраться терпения. Разве, отказавшись от штурма, к которому так долго готовились, ты приблизишь победу? И разве можно одной стрелой убить крылатого шеду? — уклончиво ответил жрец.
Еще через сутки собрался военный совет. Ашшур-аха-иддин разбирался в людях. Он сумел окружить себя людьми далекими от придворной лести, но мыслящими. Отчего старался не вмешиваться в ход ведения кампании, первой в его жизни, справедливо считая себя человеком в военном деле несведущим. И все-таки главные решения надлежало принимать только ему.
По правую руку от Ашшур-аха-иддина встал туртан Гульят, по левую — Скур-бел-дан, наместник Харрана. Ближе других к трону находились Набу-Ли, наместник Хальпу; Набу-Ашшур, сын убитого в Маркасу наместника; рабсарис Юханна, командовавший конницей, и Ишди-Харран, под чьим началом находился царский полк, та его часть, что отправилась в поход. Среди прочих здесь были командиры кисиров, конных эмуку, инженеры, начальник санитарной службы, начальник снабжения и даже два лазутчика со свежими сведениями из осажденного города.
Спустя пять часов обсуждения, план, суть которого Таба-Ашшур изложил сотнику Шимшону, был одобрен принцем, и приказ о штурме ушел в войска.
Сам Ашшур-аха-иддин тотчас отправился спать: бессонные ночи он переносил плохо, весь день потом был вялым, жаловался на головную боль и отсутствие аппетита. Царевич приказал разбудить его, когда Маркасу будет взят. Ожидалось, что к полудню войска ворвутся в город, а к вечеру сопротивление будет подавлено. Ко всему прочему, принц берег себя от лишних переживаний. Все, что он мог, — сделал. Осталось довериться богам и ассирийскому оружию.
Штурм с южной стороны начался удачно. Ровная как стол степь позволила ассирийцам отправить к стенам почти два десятка осадных башен. Ловушки были давно обнаружены, мокрые шкуры защищали дерево от зажигательных стрел, ров засыпан… И пехота так уверенно, так быстро продвигалась вместе с башнями вперед, что Скур-бел-дан, командовавший на этом участке, стал вообще сомневаться в целесообразности всего того хитрого плана, который был принят на военном совете.
Единственное, что смущало, — спокойствие защитников города.
Военачальник не мог списать это даже на сильный туман, скрывавший войска от сирийцев, — это сработало бы в самом начале, но когда пехота подошла к стенам на расстояние выстрела из лука, осадные башни не заметить было уже нельзя… Но Маркасу словно чего-то ждал, как будто хотел просить пощады.
Деревянные башни одна за другой приклеивались к городским стенам, перебрасывали перекидные мостики, бросали в бой передовые отряды. А наверх по лестницам внутри башен поднимались все новые и новые воины. Четыре тысячи солдат — два полных кисира…
И вдруг Скур-бел-дан услышал горн.
Это был сигнал тревоги. Сигнал отхода… Играл кто-то из его горнистов, находившихся на передовой.
Наместник Харрана немедленно отправил к стенам двух своих младших офицеров, чтобы они выяснили причину паники.
Через некоторое время до него донесся запах гари.
Затем он понял, что его армия бежит, оставив башни, раненых, бросая оружие…
Позже все выяснилось. Стены были вымазаны нефтью, и она вспыхнула, стоило атакующим перебраться сюда с осадных башен. Сирийские лучники стреляли горящими стрелами сверху, с крепостных башен, куда невозможно было пробиться.
У Скур-бел-дана погиб каждый пятый:
